Америка глазами заблудшего туриста
Опубликовал:Во время обеденного перерыва я встретил Пашу незанятым. Он как-то грустно отдыхал, слонялся в нашей барачной столовой. На мой вопрос, как поживает, он кисло отшутился и попросил подстричь его.
Вечером, после работы, мы нашли место в сторонке - и я стриг его заросшую головушку. С Пашиних слов, последний раз он стригся еще дома, в Сибири. Я стриг и слушал… настроение - упадническое, силы покидали, а кухонная работа вызывала аллергию. Температурные условия и темпы работы, оказались непосильными для него. А сегодня, вероятно от жары, пошла носом кровь, и шеф-повар отпустил его с богом. Паша высказывал готовность получить расчет за отработанные им дни и съехать. Я пытался объяснить ему, что съезжать следует, когда есть куда и с чем, а не в его положении. Мои советы, поработать еще 2-3 недели, и лишь с пятью-шестью сотнями дергаться куда-то, не воспринимались. Парень-пенсионер был аккуратно подстрижен, но морально и физически сломлен.
В Пашиной истории я видел Америку глазами незадачливого гостя из России. Грустно, но не смертельно. Можно и нужно сопротивляться. Жизнь в советской Сибири приучила его к иным ценностям и человеческим отношениям. Здесь же ценность номер один - Доллар, и все человеческие отношения круто замешаны на нем. До смешного просто: прилететь сюда из Росси или Украины и начать называть себя не Сашей, Лешей, Максимом, а строго Алексом или Максом, поменять одежку, “украсить” свою речь десятком английских слов, половина из которых нецензурные. Несколько посложнее найти свое место в чужой жизни-марафоне, и в приемлемом для себя темпе и ритме двигаться к заветным целям, оставаясь собой.
Паша, к этому моменту, не очень-то хотел и мог постигать что-либо. А тем более - приноравливаться к новому языку, климату, иным ценностям и отношениям. Он просто и откровенно затосковал по рыбалке в своей Сибири. Эта радость была далека и недосягаема, поэтому он регулярно связывался с женой по телефону… откровенно хныкал, выражая свое желание приехать к ней. Однако, его всхлипы звучали более естественно, чем американизированный выпендреж советских суперменов: “Привет, это я, из Нью-Йорка, у меня все О-Кей!..”
А между тем, в столовой назревала очередная производственная необходимость. Во время обеденного перерыва нас посетил Игорь. Весь взмыленный, в замызганном черном фартуке висящем на голом, блестящем от пота и жира, хилом торсе. Православный крест тактично-предательски исчез с его груди. Изолента на очках начала отклеиваться, кончик ее болтался между глаз. Помощник повара был более похож на работника ЖЭКовской живодерни.
Игорь жаловался, что с обеда “пахает” в неполном составе, без напарника: уже дал знать шеф-повару, что после ужина, без привлечения дополнительных работников, он один не в силах все перемыть.
Кто может быть в лагере этими дополнительными работниками, мы хорошо знали.
Снова захотелось в Нью-Йорк. Долго ждать не пришлось. Закончив рабочий день, мы были сверхурочно приглашены на кухню. Аргументы наших хозяев были просты, - Надо! Ситуация требует. Скоро прибудут дополнительные работники, и тогда все наладится, а сейчас…
Здравствуй, Грусть!
Рабочий день затянулся до часов двух ночи. То, чем мы занимались этой ночью, здорово напоминало армейскую службу. Подобными были и поставленные перед нами задачи, и немая, безрадостная покорность, с которой мы уткнулись в них. В армии это называлось воинской службой и обеспечивалось волей офицеров и прапорщиков, возведенной в закон. А здесь - работой, на основе материальной заинтересованности. И эту заинтересованность, уже третью неделю, босс услужливо придерживал у себя. Такая ситуация определенно не нравилось мне: коллективная немота коллег, режим труда и отдыха, услужливость нашего босса в хранении заработанных нами денег,- все это вызывало беспокойство. Если у него на хранении подсоберутся еще двух-трех недельные активы работников, то он, пожалуй, без труда сможет уговорить нас не только работать по 20 часов в сутки, но и учить талмуд (в свободное от работы время).
Туристическая программа складывалась паршиво. Надо бежать, пока дело не дошло до обрезания.
Все это уже когда-то было: в детском саду, школе, армии, университете. Везде, в той или иной степени, тебя пытались построить, приучить, убедить, обломать, поиметь…
Отрабатывая на кухне сверхурочную ночь, я расспросил Игоря о работе и быте в исправительном лагере. Удивлялся ему, как это он, “правозащитник” с трехлетним стажем лишения свободы, вляпался в это кухонное дело. А ведь гражданин не какого-то полу признанного Израиля, а богатейшей супердержавы: страны, с редким культурным наследием, историческим опытом рабочего и профсоюзного движения… с разветвленной сетью карательных “народных” органов, контролирующих это же движение.
Прошел ГУЛаг и медные трубы… сохранил свои честь и достоинство, в прямом (от слова прямая кишка) и переносном смысле, и после всего, оказался на этой пархатой кухне. Прилетел из революционного города Свердловска (Ешуа-Соломон Мовшович Свердлов - революционер-тиран, начавший карьеру профессионального киллера с двадцатилетнего возраста), и приземлился в еврейском лагере в глубинке штата Нью-Йорк. В этой случайности прослеживается горькая историческая ирония и наглядный пример мировой еврейской паутины.
- Та мне бы только первые денежки, для раскрутки в этой стране подсобрать, и тогда… Видал я в гробу весь этот ненормированный иудейский шабаш с их бесконечным жаренным чикеном (chicken), - уверял меня Игорь.
Худо-бедно, общими усилиями, к двум часам ночи, поставленную перед нами кухонную задачу, мы передвинули до завтра.
А завтра, началось с уборки синагог. Лагерные синагоги начали функционировать и кто-то должен содержать их в достойной чистоте.
Это также интересно:
Загрузка ...