А. Голяк. “Ничего кроме настоящего”. Роман
Опубликовал:ГЛАВА 9
Проблема с точкой решилась неожиданно легко. Несколько знакомых музыкантов, узнав о моём “попандосе” предложили мне свои репетиционные базы. А Старый при встрече сказал, что всё это ерунда, и мы можем рыпать на точке “Пятихаток”.
- Так будет даже удобней, - сказал мне он. - Меньше передвижений - больше сил для лабы сбережёшь. Ты лучше сегодня приходи ко мне на хату часиков в семь вечера. Пощупаем твои вещички, покумекаем, как их сделать. Хорошо?
- О’кей, - обрадовался я. - В семь буду у тебя.
Начало движняка радовало. До фестиваля оставалось очень мало времени, и я серьёзно беспокоился.
В семь часов с копейками я завалился к Старому “на хаус”. Открыла мне его жена Галя. Показав где повесить куртку и выдав мне шлёпанцы весьма заслуженного вида, она провела меня в комнату. Там на почётном месте, аки глава семейства, восседал Старый, и с очень важным и внушительным видом поглощал ужин. Поздоровавшись, он кивнул мне на место за столом и мигнул жене. Та поставила передо мной тарелку.
- Не, не, не, - заупирался я, - я пожрамши. Спасибки.
- Как хочешь, - пожал плечами Старый, - тогда подожди пару минут.
Закончив трапезу, он плотно уселся в потрёпанное кресло и приготовился внимать. Я показал ему “Голоси” и новую вещицу “М?сто”.
- Красивые штучки, - восторгнулся Старый, - а третья?
- Третью покажу позже. Сначала сделаем эти две.
- Согласен. Много времени это не займёт - одну-две репы.
Старый достал из шкафа “весло”, расчехлил его и принялся настраивать.
- Давай помусолим твои заточки. Э-эх, давненько я свежачка не пробовал.
И мы принялись за работу. Я по кругу вертел свои темы, а он вставлял по ходу свои “пять копеек”. Не стоит уделять много места и времени описанию нашего совместного музицирования. Ничего особенного не произошло - я не услышал никаких охренительных импровизов, не получил “взрыва эмоций”, не искупался в восторгах. В общем, Старый меня ничем не потряс. Он ничего толком не играл, а просто слегка прощупывал почву для своих партий. Ушёл я слегка разочарованный.
На следующий день я встретился с Батьковичем, и мы направились на точку к “Пятихаткам”. По дороге Батькович рассказал мне, что Макарчук официально зачислен в группу. Новая команда тоже готовится к “Руте”. Естественно, что название “Клан Тишины” принадлежит мне, поэтому они взяли себе имечко “Море Лаптевых”.
- Почему такое странное название? - засмеялся я.
- Просто красивое словосочетание, - пожал плечами Батькович.
Насколько же разные у людей понятия о красоте! Но я не стал иронизировать по этому поводу.
Батькович, также, поведал о том, что они записали несколько новых вещей. Большие планы, большие надежды. С Владиком у них полное взаимопонимание. Он согласен с коммерческим форматом, он согласен со всеми правилами игры. Правда, с текстами - паника. Не получаются они у Владика. Но они надеются, что это явление временное.
Когда мы пришли на место, там ещё репетировала группа “Электрический Адольф” - “Пятихатки” делили точку на несколько групп. Открыв двери, мы наткнулись на стену тугого ритм-энд-блюза. Из-за барабанов торчала радостная физиономия Полтинника. Сэм из “Липтон Клуба” извивался удавом, укрощая струны на басу. Раскачиваясь правой ногой на квакере, медитативно тух Апрель, исправно выдавая красивые блюзовые фразки. А возле микрофона “давал жизни” вечный рок-н-ролльщик Кеша. Терзая свой “телек”7, он вещал в микрофон что-то смешнючее и изображал “шов-маз-говон”8. Впечатление от конторы складывалось очень симпатичненькое. Мы уселись в уголке и стали постигать.
“Адольфы” - команда со своим шармом. Они имели сравнительно небольшую армию поклонников и стойкую репутацию “матершинников и крамольников”. Когда-то весь груз ответственности за эту контору тянули на себе два лидера - Шива и Кеша. Шива придумал “фишку”, на которой держались “Адольфы”, и активно претворял её в жизнь. Любители жареного просто сатанели, когда на сцене появлялся этот “монстрик” в пионерской рубашке и со здоровенной гитарищей а-ля Би Би Кинг. От него пёрла такая энергия, что зал на концертах ходил ходуном. Потом Шива куда-то исчез. Бесчисленные скандалы, связанные с ширевом, отсутствие уверенности в своём лидере и неимение перпектив почти уничтожили “Электрический Адольф”.
Когда Шиву замели за наркоту, бразды управления в свои руки взял Кеша, ближайший друг и соратник Шивы. Кеша отличался упругим стилем игры на гитаре, весёлым нравом и полувоенным подходом к музыкальным делам. Он не дал “Адольфам” загнуться, пригласил новый состав и стал к микрофону. Своей жизнерадостной энергией он заражал всё окружение. Теперь Кеша был намерен показаться на “Руте”.
- Мне насрать на призы, места, регалии и прочую хуйню. Главное - дать понять, что “Электрический Адольф” продолжает дёргаться, - вещал Кеша о рутовских поползновениях.
К тому моменту, когда “Адольфы” доиграли программу, подгрёб Старый. Поздоровавшись, он расчехлил “весло”, воткнулся в тюнер и стал деловито настраиваться. “Адольфы” с шутками-прибаутками слиняли, и наша первая “репа” началась.
И Старый, и Батькович были знакомы с материалом, посему сразу стали лабать “на Полтинника”. Тот, отдам ему должное, врубился с первого такта. Никогда до того момента мне не приходилось играть с барабанщиком такого класса. Что такое мой опыт на то время? По большому счёту - Палыч. Редких джемов я не считаю - там были кадры очень мелкого пошиба.
Я взял первые аккорды, Батькович вступил вместе с Полтинником и Старый завертелся стальной спиралью длинного соло. У меня потекли слюнки. Вступительная тема обнадёживала. Полтинник дробился в синкопах и сбивках, Батькович старательно держал басовый рифф, а Старый изощрялся в томительно-чувственных ступенях ритм-энд-блюза. Пока что не было той психоделии, той отстранённости, о которых я мечтал. Но меня захватил вихрь совместной лабы с ОЧЕНЬ ХОРОШИМИ МУЗЫКАНТАМИ. Я бросил взгляд на Батьковича, и увидел - тот купается в ощущениях. Ему тоже непривычно приятно вертеться в этом водовороте эмоций.
Старый сидел, привалившись спиной к комбику и полузакрыв глаза. Его руки, быстрые нервные зверьки, сновали по струнам, словно обнюхивая их. Они жили отдельно от хозяина, витающего в каких-то иных сферах. Бешеная подача сменялась ласковым поглаживанием, головоломные пики кульминаций - медленными угасаниями. Бэндинг рассыпался тэйпинговыми пробежками и забывался серебром флажолетов9.
Полтинник, по моему определению, принадлежал к типу “отчаянных барабанщиков”. Он играл, отвернувшись в сторону и надев привычное, знакомое всем “отчаянное” выражение лица. Он настраивал свою “кухню” особым образом и умудрялся играть на ней так, что барабаны “дышали”. Убойное звукоизвлечение, хорошо поставленный хлёст, безумная фантазия - Полтинник умел преподнести себя и музыку, которую он играл.
О Батьковиче говорить излишне - я всегда считал Юрку самым талантливым из всей нашей компании. Если его “чуйка” - результат постоянных медитаций на самые неожиданные предметы, то я готов начать хоть с сегодняшнего дня.
Первой “репой” я остался доволен. Да и вообще я ожил. Движняк начался. Я начал делать то, о чём давно мечтал. “Клан Тишины” последнего образца оставлял мало времени и возможностей для творчества. Мы постоянно куда-то спешили, за чем-то гнались, теряя в этой спешке то основное, ради чего мы собрались - музыку. Теперь, оставив в стороне мысли о промоушене, о необходимости “лепить имидж”, я смог просто заняться музыкой. Я пока что не нашёл того, что искал, но я чувствовал, что могу нащупать эту фишку. Я знал, что оно где-то рядом, я слышал его присутствие, я был уверен - оно придёт.
Дальше начались осложнения. Я, привыкший всегда чувствовать за спиной поддержку друзей, встал перед необходимостью полагаться во всём только на себя. Это только на словах легко: “Если хочешь сделать что-либо идеально, сделай это сам”. На деле всё оказалось сложнее. Мне приходилось “шуршать” на всю катушку. Я стал единственным ответственным за проект человеком. Нужно было по десять раз на дню всем напоминать о репетициях - чтоб не динамили. Нужно было самому продумывать все нюансы песен, мусолить особенности структуры и аранжировок, чтобы потом доступно объяснить всё это участникам команды. Нужно было привыкнуть к тому, что всё это важно только для меня. Остальные - попутчики, которые будут рядом, пока им интересно. Если не срастётся - они сойдут на первой же остановке.
Времени оставалось мало. Композиции оставались сырыми. Известно, что вещь должна “созреть”. Если её “засветить” раньше времени - будут слышны все просчёты, которым не уделили времени. Я был не в состоянии форсировать процесс - отсутствие опыта, ёшкин кот. Посему толком мы ничего слепить не успели. Материал звучал на уровне качественной импровизации.
В назначенный день я пришёл на жеребьёвку и вытянул картонный квадратик, определивший мою очередь в длиннющем списке групп самого разного плана. После процедуры я договорился со Старым и Полтинником насчёт завтрашнего дня и поехал домой. Я понимал, что с сырым материалом шансы у меня нулевые, но на призовое место я и не рассчитывал. Главное - показать, что я не утонул. Остальное - со временем.
Следующий день выдался пасмурным. Вот это январь! Где снег, где стужа, где бодрящий морозец? Налицо совершенно другие декорации: гнилая оттепель, под ногами чвохкает вязкое нечто, сверху сыплется какая-то дрянь, ноги сами собой наступают в стылые лужи. Мерзкий ветер треплет волосы, горстями бросает в лицо колючие брызги. Короче, погода - дерьмо. Гадость, а не погода.
Я с утра подгрёб к Дворцу Культуры им. Гагарина, где проводился фестиваль. На сцене вовсю вызвучивалась нетерпеливая молодёжь. За кулисами деловито заправлялись вином троглодиты, увешанные хэви-металлическими регалиями. Некоторые из них лениво приветствовали меня, предлагая присоединиться. Я вежливо отказался и побрёл дальше, разыскивая своих музыкантов. Старого я нашёл в самом дальнем углу, где он находился в компании Валика и Апреля. Их, судя по всему, здорово волокло. Обсуждались бесконечно тягучие и непонятные мне темы, обрывающиеся на полуслове и на глазах трансформирующиеся.
Нет связанных новостей.
Загрузка ...