А. Голяк. “Удовлетворение”. Роман

Повернулась - и у неё невольно перехватило дыхание. В лазурной глубине французского неба парило нечто хрупкое, воздушное и нереальное. Это нечто ассоциировалось не с архитектурой, строительством, каменными стенами - нет, это были тончайшие белоснежные кружева, воздушное сплетение мельчайших деталей, словно парящих в воздухе. И купола… Бело-розовые купола, как в сказке…
Пепел, метания, отчаяние и безнадёжность - всё это отошло на второй план. Медленно, как во сне, Татьяна поднялась по лестнице, останавливаясь перед каждой статуей и любуясь скульптурами на фасаде. Подошла и коснулась ладонью прохладного белоснежного камня. Прикрыла глаза, наслаждаясь долгожданным, хотя, вероятно, кратковременным душевным покоем. Она не замечала многочисленных туристов, не обращала внимания на монотонную скороговорку экскурсоводов… Одна… Её бедное сердечко рядом с сердцем Иисуса.
Татьяна никогда не отличалась особой набожностью. Да и была ли она верующей - на этот вопрос она никогда не могла ответить однозначно. Она не любила церкви с их атмосферой всеобщей экзальтации. Распростёртые на полу старухи пугали, сердитые ортодоксальные священники раздражали. Ей было неуютно на этих свалках человеческих чаяний и скорбей. Татьяна не могла себе представить, что в таких местах можно совершенно искренне отрешиться от всего земного и обратиться к Богу.
Здесь беседы с Богом тоже не получилось. Но снизошёл душевный покой, умиротворение, какого она не испытывала никогда. Она вошла в храм, рассматривала лепку, мозаики, украшения. Рассматривала не так, как рассматривают жадные до впечатлений туристы, жующие бесконечную жвачку собственного любопытства - она вбирала в себя тончайшие изгибы, каждый выступ, каждую впадинку, заполняя в себе пустоту, образовавшуюся после ухода Пепла. Сейчас она чувствовала себя защищённой от всего на свете. Только, вот надолго ли…
Здесь Татьяна провела целый день. Бродила по храму, любовалась с террасы переулками Монмартра, которые открывались внизу, как на ладони. Мечтала о совсем отвлечённых вещах, сидя на лавочке. Вновь любовалась изысканной мавританской красотой куполов…
Стемнело. Снова жёлтое такси, снова мелькание фрагментов города, так и не ставшего близким. Огни, вывески, игла Эйфелевой башни, воткнутая в бесконечность. Теперь Татьяне казалось, что Пепел обязательно вернётся - он не может не вернуться. Руки, обнимающие мечту, вино, льющееся мимо фужера, пальцы на ладони, изучающие линию жизни… А что есть жизнь? Жизнь есть Любовь. Не ново, затаскано, залапано липкими пальцами многих поколений… Но, тем не менее, это так…

МНОГОТОЧИЯ…
Нам с тобой
По разные стороны улиц
Нам с тобой
По разные стороны дождя
Только бы вспомнить
Как взрываются звёзды в ночном небе
Распадаясь на мириады вспыхнувших ярких огоньков
На эха полуфраз
Полуприкосновений
Полужизней
Нам с тобой
По разные стороны противостояний
Нам с тобой
По разные стороны света
Только бы вспомнить о солёных брызгах страсти
В которой мы задохнулись вчера
Позавчера
Тысячи
Миллионы лет назад
Нам с тобой
Только бы вспомнить друг о друге
ЧТОБЫ ВНОВЬ ОКАЗАТЬСЯ ВМЕСТЕ…

ГЛАВА 4

Current music: GUNS’N'ROSES “Knockin’ On Heaven’s Door”
Ссадины на лице ещё побаливали. Фонарь под глазом пожелтел и приобрёл вид ещё более мерзкий, чем на “свежей” стадии. Но в целом Пепел чувствовал себя гораздо лучше - усилия Пэм явно не прошли даром. Она прочно обосновалась в квартире, проигнорировав все его возражения, и три последних дня посвятила исключительно заботам о хрупком здоровье гения. То заботливая мамочка, то сердитая, стервозная медсестра, то гламурная горничная - в этих её мгновенных перевоплощениях легко запутаться - порой она доводила Пепла до белого каления и скрежета зубовного своим чётким и неумолимым курсом по возвращению ему человеческого облика. Никакого алкоголя, бульончики-супчики-хуюпчики, не кури много, хочешь - я почитаю тебе вслух, поспи днём - тебе нужно восстанавливаться, давай поставим компресс… Всё так само собой, скользит-катится, непринуждённо, ночью тело к телу, секс без обязательств - бывало и лучше, дорогой, ничему не удивляйся, да и нечему удивляться, собственно, будто не может приятельница посвятить несколько дней не последнему человеку в своей жизни.
- Если я сейчас выступаю в роли мамочки (за исключением ночной смены), то ты самый настоящий сукин сын, - смеялась Пэм.
- Это почему же? - лениво интересовался Пепел.
- Да потому, что я же сука редкостная.
- Гм… Что-то в этом есть, - соглашался Пепел.
- Вот мерзавец! Это за мои-то труды меня сукой называешь?
- Когда я был маленький, папа говаривал - кто спорит с женщиной, тот сокращает своё долголетие.
- А вот интересно, - задумалась Пэм - а какой ты был маленький? Послушный мальчик в коротких штанишках? Или маленький сорванец, хулиган? А, Лёш? Ты ведь никогда не рассказывал о детстве - не всегда же ты был тридцатилетним экзистенциалистом с претензией на гениальность?
- Загнула… Какая там гениальность, какие претензии…
- Не увиливай… Давай про детство…
- Детство… Детство, Пэм, у меня было так себе… Хуёвое, в общем, детство. Тогда мне так не казалось - я просто не знал, что бывает по-другому…

Это также интересно:

1. А. Голяк. “Ничего кроме настоящего”. Роман