А. Голяк. “Удовлетворение”. Роман

- А что было не так?
- По большому счёту, всё. Отец с матерью развелись, когда мне было одиннадцать - самый возраст, чтоб переживать по этому поводу. Мать киряла, они с отцом вечно ссорились из-за этого. Дрались иногда… Потом отец ушёл. От матери - не от меня. Приходил часто, заботился… А мать пила дальше… Знаешь, как пьют интеллигенты… Тихо, мирно, сама с собой… По-чёрному…
Пепел рассказывал монотонно, почти без интонаций, безучастно разматывая клубок…
- Я переживал. Она часто приходила под утро. А я один в пустой квартире… Испуганный ребёнок - мне казалось, случилось что-то непоправимое - я ждал, когда она подёргает ручку двери. Вставить ключ в замочную скважину не могла… Я отпирал, помогал ей войти, вёл к кровати… Она валилась кулём и засыпала… Под утро её рвало… А я перед школой звонил ей на работу и говорил, что мама заболела…
- Хватит, Лёш… Прости, я не знала…
- А я никому и не рассказывал. Мне всегда было жутко стыдно - я боялся привести в дом друзей, одноклассников. Пытался поговорить с ней по душам - она злилась, мол, сыт, одет, обут, остальное тебя не касается. А если сказать честно, то часто в квартире и пожрать было нечего - мать в невменозе, холодильник пустой… Потом её сократили на работе, и она стала бухать по-настоящему… Наш дом превратился в вонючую ночлежку, где с моей мамой квасили такие отбросы, что тебе даже среди распоследних грязных панков такая мразь не встречалась… Впрочем, к тому времени я уже ушёл жить в другое место…
- А что с ней сейчас?
- Когда стало ясно, что дальше так продолжаться не может, я заплатил за лечение. И она уехала жить к бабушке… Я думал, деревня и заботы как-то отвлекут… Ей удалось продержаться года полтора - потом снова вошла в штопор. Сейчас никто не знает, где она… А я не разыскиваю - всё равно, ничего больше сделать для неё не могу, - Пепел поднял взгляд на Пэм.
- И ты никогда не пытался узнать, где она?
- Иногда пытался. А иногда она сама звонила - просила, чтоб выслал денег. Я сначала слал, потом перестал - понял, что смысла нет. Лучше спустить деньги в унитаз, чем оплачивать ей кир… Знаешь, бывает, меня мучает совесть из-за этого, хоть и знаю, что поступаю правильно. Она не появлялась уже года два - может, умерла.
Пэм помолчала - трудновато найтись, когда невинный, казалось, вопрос, оказывается острым ланцетом, кромсающим собеседника по живому. Прикусить свой любопытный язычок… Хоть бы телефон зазвонил, что ли, иначе некуда деться из этой ставшей тесной, вдруг, комнаты, из этого тягостного полумолчания, из этого якобы равнодушия Пепла… И он зазвонил, милостивые боги…
- Пэм, лапка, целую твои ручки, - Батут, как обычно, сиропчик сахарный, липкий и сладкий, - как там себя чувствует наш страдалец?
- Уже в порядке, можешь запрягать, - буркнула Пэм в трубку.
- Вот и чудненько. Запихивай его в джинсы-кальсоны и вези на “точку”. У нас завтра заказник хороший, а ребята уже забыли, как Пепел выглядит. Неплохо бы познакомиться, что ли…
- Да, конечно, Игорёк. Мы будем минут через сорок, - обрадовалась Пэм.
- Тогда ждём-с. Скажи, пусть их высочество гитарку-с не забудут-с.
- Всенепременнейше.
Пэм отключилась и повернулась к Пеплу:
- Всё, чувак, закончился твой отпуск. Нас ждут на “точке” через сорок минут - завтра заказник за хорошие бабки.
- Да я уже понял, что дальше отлёживаться не удастся, - Пепел обречённо потянулся за джинсами.
В такси Пэм ещё раз критически осмотрела его, убрала со лба упрямую прядку и улыбнулась:
- Ну вот и всё, Лёшка. Сегодня сиделка уже не понадобится - мальчик выздоровел.
- Выздоровел… А ты? Вернёшься к Дашке?
- Что значит “вернёшься”? - засмеялась Пэм. - Глупый. Я же от неё никуда не уходила. Просто у меня тоже был маленький отпуск. Вкупе с субботником, правда… Ну не дуйся, я же не в претензии, - она потрепала насупившегося, было, Пепла по небритому подбородку. - А бриться тебе нужно чаще.
- А что Дашка? Простит?
- Дурак ты… - Пэм грустно улыбнулась. - И ничего-то ты о женщинах не знаешь… Она ждёт меня дома… А сердиться - не сердится… Потому что понимает меня в этом вопросе лучше других… И уж гораздо лучше тебя, Лёш…
- Да я и не скрывал никогда, что я полный лупень во всём, что касается женщин… Несмотря на мою стойкую репутацию заправского донжуана.
- Да какой из тебя донжуан… Ты не ёбарь по натуре… Просто боишься быть один…
Пэм помолчала и решилась:
- Лёш, ты помирись с Таней - я видела, вам хорошо вдвоём. Просто, ты много выёбываешься со своей независимостью… А потом жалеешь, наверное. Но ты музыкант - тебе положено иметь крышу набекрень. Так что она поймёт, не бойся. И простит… Наверное, уже простила…

МНОГОТОЧИЯ…
Простое всегда сложнее сложного. Этот парадокс мы ощутили с тобой сполна, любимая. Мы шли вброд, взявшись за руки, и видели, куда текут реки.
Девочка моя, я живу каждым твоим прикосновением. Каждой твоей чёрточкой. Каждой фразой. Так хорошо просто молчать вместе, говорить о пустяках или о чём-то бесконечно важном. Так хорошо целовать твои ладошки - эти маленькие ковшики, в которых я люблю прятать свои улыбки. Когда нет тебя - нет ничего, кроме бесконечной, безмерной тоски по тебе и дикого в своей прожорливости одиночества.
Я награждаю тебя шутливыми прозвищами - ты в шутку дуешься на меня. Мы часто ссоримся понарошку и с удовольствием миримся. Ведь это всё просто понарошку. Настоящее - в другом… Я погружаю лицо в твои волосы и бормочу тебе разные разности. Я люблю, когда ты забираешься с ногами на диван и устраиваешься РЯДУШКОМ со мной. Именно РЯДУШКОМ, потому что так уютнее.
Мне бесконечно жаль, что у нас нет большого дома с очагом, возле которого мы могли бы пить сухое вино с сыром или, чёрт с ним, пиво с орешками. Хотя нам хорошо и так, как есть.
Мне нужно говорить тебе о своей любви настолько часто, насколько это возможно. Ведь женщине нужны слова о том, как её любят. Я люблю тебя, счастье моё. Я люблю тебя - ты знаешь об этом, и я знаю, что ты знаешь об этом. Но мне бывает так сложно говорить. Слова разбиваются об стенки твоего ожидания, становятся грубыми и угловатыми… А может это просто кажется мне - ведь я привык писать. Вот и пишу тебе об этом, солнышко… Пишу взамен несказанных слов.

Это также интересно:

1. А. Голяк. “Ничего кроме настоящего”. Роман