А. Голяк. “Удовлетворение”. Роман

Как-то незаметно ушли сумерки и в комнате стало темно. Он подумал, что хорошо бы включить свет. Размышлять о своей глупой природе можно, конечно, и в потёмках, но ведь в такие моменты бывает совершенно необходимо рассматривать треснувший ноготь или заусенец на мизинце, рисовать машинально чёртиков на обрывке тетрадного листа или водить указательным пальцем по своему отражению на полированной поверхности журнального столика, а как можно водить пальцем по тому, чего не видишь…
Жёлтое пятно торшера разогнало тьму по углам и в комнате сделалось теплее. Психологические филдраки, скорее всего. Вставать было лень, но он собирался поужинать. Да и выпить в честь завершения записи пластинки не помешает…
Пепел спустил ноги с дивана на пол, вставил их в полуразрушенные тапки и лениво прошаркал в кухню. В холодильнике, судя по запаху, кто-то умер - вечно не получается вовремя выбросить испортившиеся продукты, да и размораживается он раз в пятилетку. Раньше за этим следили частые гостьи этой квартиры, а теперь некому - в Татьяне инстинкты домохозяйки отсутствуют начисто.
Он вскрыл упаковку селёдки под майонезом, накромсал тупым ножом батон и отнёс всё это в комнату. Разместил на журнальном столике, а рядом водрузил бутылку “Хеннесси” - праздничную сервировку можно считать законченной. Пепел вскрыл коньяк и набулькал в бокал до краёв - к ебеням великосветскости, наедине с собой можно и попуститься.
Ирокезы предлагали отметить завершение записи в “Кубике” с размахом, звоном битой посуды и танцами на столах в голом виде в обнимку с околомузыкальными девицами, которые чтоб непременно трясли обнажёнными грудями и вертели над головами снятыми с себя же трусиками. Гурген, гедонист чёртов, очень подробно расписал Пеплу все атрибуты, долженствующие присутствовать для того, чтобы можно было считать праздник удавшимся.
Но Пепел, к досаде всего коллектива и группы поддержки в виде Пэм с Дашкой и трёх группиз, отказался наотрез - он не чувствовал в себе того специального вдохновения, которое бывает необходимо для того, чтобы надраться вдребезги, сотворить по пьяни какую-нибудь хуйню, оприходовать парочку подвернувшихся под руку (или как это правильнее выразиться, под что именно) девиц и всё такое, в общем, отдохнуть, как положено при таком уважительном поводе. А портить праздник ребятам своей постной физиономией он не хотел.
Пепел выпил и покачал головой - запивать селёдку коньяком может либо совершеннейший пофигист, либо кулинарный извращенец. Он относил себя к первой категории - ужинал тем, что оказалось в пределах досягаемости. И начхать, что составляющие, мягко говоря, не совсем сочетаются между собой.
Такие моменты весьма удобны для самокопаний - все основные компоненты в наличии. В смысле, спиртное, одиночество и окончание очередного этапа в жизнедеятельности.
Пепел налил себе ещё. Когда отметка выпитого достигнет трёхсот, или около того, в голову полезут мысли о том, что музыка - это вирус, навсегда отравивший его кровь, и нет никакого спасения, он обречён, и ничего с этим не поделать. Он будет жалеть себя и думать о том, что нужно как-то выбраться из всего этого, сменить профессию или что-то в этом роде, заранее зная, что это невозможно. Кокетство, даже наедине с собой, неистребимо в людях его склада. Профессиональная чёрточка, друзья, приходится мириться. Ещё в далёкой древности - Нерон, пожар, какой артист умирает! Нет, с тех пор ни черта не изменилось в натуре человеческой - ничего с этим не поделаешь…
Пепел брезгливо сморщился - что за говно! Ну какой понт устраивать спектакль для самого себя, если всё известно заранее до мельчайших подробностей и расписано по минуткам и принятым граммам - нет, уж лучше гудеть в компании ирокезов…
Ровно через сорок минут он толкнул стеклянную дверь “Кубика” и улыбнулся приветственному воплю Гургена:
- Ёбанный нос! Явился - не запылился! А ну быстренько перестань улыбаться и выпей штрафную не менее ста пятидесяти граммов! А потом можешь улыбаться, сколько влезет! Шурик, не тормози, наливай!
Пепел поцеловался с Пэм и Дашкой, кивнул полузнакомым барышням и покорно принял штрафную, в которой, действительно, было не менее ста пятидесяти граммов. Вливая в себя эти штрафные сто пятьдесят, он пришёл к выводу, что стоит почаще идти вразрез с собственными привычками, иначе жить станет совсем скучно…
Мир пошатывается - а ты пошатываешься в противоположную сторону. Это закон равновесия, ибо, если будете шататься с миром в синхрон, получится резонанс и всё рухнет к чёртовой матери. Хмель - штука вполне осязаемая, за ним легко спрятаться от белоглазой тоски - всю душу она ему изгрызла за последнее время - приходится раздвигать его руками, всматриваться, стараясь увидеть лица собеседников.
В ушах поселился ровный гул - голоса, музыка, звон посуды, смех… Уже не получается разделить всё это на составляющие, оно вкатывается в мозг сплошным комом. Губы сухие, горькие от никотина - постоянно облизываешь их. И пошатываешься, чтобы уравновесить мир…
Веселье катится колесом, гремящим ободом без шин и покрышек. Всё дробится на мелкие осколки, затем снова собирается в бесформенный пластилиновый шар с тёмными вмятинами, в которых с большим трудом можно опознать чьи-то лица.
- Пепел! - одна из околомузыкальных барышень, полупрозрачная от алкоголя, виснет у него на руке. - Пе-пел! - она выговаривает его имя по слогам. - Сде-лай доб-рое дело…
- Ну? - он совершенно не помнит её имени, впрочем, сейчас это и неважно.
- Пе-пел! Отве-ди меня… - она замолкает на какое-то время.
- Куда? Куда отвести-то?
- Гос-с-споди… Действительно, куда? - она хватается за лоб, судорожно вспоминая. - От-веди меня пописать - я одна не дойду…
Рядом откровенно хохочет Пэм. Пепел цепко берёт девушку под локоток и ведёт к туалетам. Та виснет на его руке, с трудом переставляя ноги. Возле двери с дамским силуэтом Пепел галантно спрашивает:
- Тебя подержать? Не упадёшь в процессе?
- Н-н-нет! - бормочет барышня. - С-с-сама сп… справ-люсь… Ты меня здесь пада-жжи…
- Жду, - Пепел покорно прислоняется к стене.
Девица управилась на удивление быстро, умудрившись вернуться в целости и сохранности - не упасть и не уснуть прямо на унитазе. Пепел транспортирует её обратно за стол.
- Чуваки! - Кокс, зыбкий и колеблющийся, вскакивает из-за стола. - У меня созрел тост! - Он обводит взглядом всех присутствующих. - Оч-ч-чень злободневный!

Это также интересно:

1. А. Голяк. “Ничего кроме настоящего”. Роман