А. Голяк. “Удовлетворение”. Роман

Мы обе знали, верней, подозревали, что это не может быть навсегда. Ведь, по большому счёту, кто мы такие, как не обыкновенные женщины, которым совершенно не нужны все эти богемные выебоны. Не лесбиянки же мы, в конце концов… Мы обе любим мужчин… Одного мужчину, если быть совершенно искренними. Наверное, это и стало отправной точкой нашего пути навстречу друг другу. И отправной точкой нашего отчуждения.
Публика в зале визжит на предельно высоких нотах, реагируя на семиминутное соло Кокса на барабанах. Он великолепен - вкусные переходы, брейки, нарастающий шаманский рокот. Интересно, откуда в этом маленьком костлявом тельце, иссушенном алкоголем, наркотиками и прочими изысканными излишествами, столько энергии и внутренней силы? Но Пэм сейчас не до этого…
Когда мы стали отдаляться друг от дружки? Мне сложно сказать - наверное, как это ни парадоксально, сразу же после нашей первой близости. Ты была так трогательна в своём смятении, ты комкала край одеяла нервными пальцами и постоянно подтягивала его к подбородку, пытаясь как-то отгородиться от меня. Ты не знала как отнестись к тому, что тебе было хорошо со мной. Тебя это пугало и хотелось бежать - но ведь так холодно и страшно быть одной. Я-то знаю… И вечером ты вернулась. Ко мне. Но отдаление началось уже тогда - в том инстинктивном движении, которым ты пыталась отгородиться от меня.
Огоньки зажигалок в зале - она их видит жёлтыми размытыми пятнышками. Как фонари через окно в дождь…

Плачь по мне - согрей дыханьем грусть,
Плачь по мне - и я вернусь,
Плачь по мне, забытому страницах декабря…

Мы сумели завязать столько узелков, что казалось - это навсегда. Мы вросли друг в дружку, сплелись миллионами тончайших ниточек-паутинок. Мы дышали в унисон и плакали от счастья, что мы есть друг у друга. Мы узнавали одна другую на вкус и на запах в непроглядной тьме, которой окутано большинство из нас, и развеять которую иногда не в силах ничто в мире. Мы сумели - в прикосновениях наших пальцев рождались свет и тепло - и не было больше тьмы, и жизнь была похожа на долгожданный подарок, перевязанный праздничной ленточкой.
Её кто-то тронул за плечо:
- Пэм, есть дело! - прокричал ей на ухо Батут. - Выйдем на пару минут.
- Да, конечно, - она сделала пару глубоких вдохов, приходя в себя.
Тишина в гримёрке после концертного гула неприятно давит на уши. Батут наливает себе минералки и плюхается в кресло - он, наверное, единственный, кто не достаёт Пэм расспросами и не лезет ей в душу. По сути, ему всё по цимбалам - главное, чтобы дело крутилось. Шестерёночка за шестерёночку, колёсико за колёсико, копеечка к копеечке, купюрочка к купюрочке. Всё остальное - лирика и совершенно его не касается.
- Пэм, мне только что перезвонили - на послезавтра Пепел приглашён в “Крупный план” на ШОУ-ТВ.
- Клёво, - Пэм улыбается, изображая радость. - Очень удобно - даже не придётся рушить гастрольный график. У нас через два дня как раз концерт в Москве.
- Значит, завтра после концерта в Никольске ты с Пеплом летишь в Москву на самолёте. Мы подтянемся позже своим ходом. Займёшься передачей, решишь все вопросы, проследишь, чтоб не наговорил чего лишнего - наш гений любит иногда херни натрепать.
- Не дёргайся - он в последнее время смирный. Ты его так старательно упаковываешь в формат, что можешь не переживать на этот счёт, - Пэм поднимает глаза на Батута. - Только смотри, не переборщи с форматом. Сгладишь все неровности - потеряешь Пепла. Останется кусочек гладкой посредственности.
- Лапка, не учи меня работать, ладно? - Батут ощетинивается, глазки смотрят остро и недобро. - Давай, пусть каждый делает своё дело. Ты занимаешься прессой - вот и занимайся. А об остальном я и сам как-нибудь позабочусь.
- Да не лезу я в твои дела, не кипятись, - Пэм устало улыбается и направляется к двери.
- Вот и ладушки, - бормочет Батут вслед удаляющейся спине.
Пэм возвращается в свой укромный уголок, откуда хорошо видно сцену - всё как на ладони, и звук хороший. Ребята как раз играют вступление к “Будем делать любовь”. Клавишная тема, чуть слышное шуршание ударных, тягучие гитарные фразы… И хрипловатое Пеплово:

Слишком жарко для снов и пустых мечтаний,
Слишком поздно для ссор и пререканий,
Не помогают ни пиво, ни квас.
Будем делать любовь,
Я хочу лечь рядом с тобой
Прямо сейчас.

Честно говоря, он всегда был между нами. Пепел… Твоё и моё наказание. Enfant terrible1… Он и сам не понимает, насколько мы увязли в нём. Мы укладывались в наши ночи, мокрые от солёных восторгов, мы читали друг дружку по чёрточкам-складочкам, мы плели наши косички… И, в то же время, мы лизали ему руки, когда представлялась малейшая возможность для этого. Стоит ли искать причины в другом месте, если всё так очевидно?
Мы отлучались к нему, оставляя друг дружку в одиночестве. Он не звал ни тебя, ни меня, но мы всегда были рядом, как только чувствовали, что нужны ему. Или сможем понадобиться… Мы отлучались ненадолго и всегда возвращались. Да только становилось всё холоднее, а тьма - всё непроглядней. Пока не стемнело так, что мы не видим больше друг друга. И холодно, очень холодно. Вечная мерзлота…
Пэм прислушалась к коде “Знаешь” - последней песни программы. Ещё раз припев, проведение темы… Кода… Несколько скупых прощальных фраз в микрофон и музыканты уходят со сцены. Толпа ревёт, вызывая “вельветов” на бис, но Пепел больше не играет в эти игры со зрителями. Никаких “бисов”. Уходя - уходи.

МНОГОТОЧИЯ…

От календаря сегодня воротит. Ещё один год после. Когда-то в этот день мы с тобой встретились и стали вместе. Наше вместе было похоже на игру в преферанс в холерном бараке - так же нелепо, трагично, отвратительно, зато азартно…

Это также интересно:

1. А. Голяк. “Ничего кроме настоящего”. Роман