Г - Д

Грузинская литература

ГРУЗИНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА. ЦЕРКОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА. Древнегрузинская церковная лит-ра, с ее особым письмом (хуцури — см. "Грузинский язык"), выделяется в особый участок грузинского литературоведения. В дошедших до нас лит-ых памятниках раннего периода грузинского средневековья [до Х—XI веков] представлены образцы почти исключительно церковной лит-ры. Однако наличие ряда весьма важных лит-ых памятников, в связи с данными как лингвистики, так и материальной культуры, решительно говорят в пользу факта сосуществования обоих лит-ых течений: церковного и светского за указанный период. Орудующее традиционно воспринятым методом исследования, современное грузиноведение ищет научного решения вопроса о начале грузинской лит-ры, базируясь на данных грузинской палеографии, к тому же еще слабо обследованной. Несовершенный этот метод, порой и вовсе несостоятельный, оставляющий вне поля зрения общественно-хозяйственные факторы развития языка и письма, оторванный от материальной базы в силу и объективных причин: скудости памятников, односторонности их и т. д., ставит судьбу памятников в зависимость от оценки технических их особенностей.
Ряд эпиграфических и рукописных памятников, предположительно по палеографическим признакам относимых к VII—VIII вв., при поддержке, с другой стороны, уже датированных рукописей, из к-рых древнейшей является синайский "многоглав" ("Мравалтави", 864), укрепляет в грузинской научной лит-ре (еще с 80-х гг. прошлого столетия) мысль, что грузинская письменность своим началом должна восходить может быть ко времени колонизации греками черноморских побережий (греческая теория происхождения грузинской письменности).
Вообще при неодинаковости взглядов занимающихся вопросом ученых, большинство из них все-таки склоняется к мысли о происхождении грузинского письма задолго до христ. эры; специальный интерес представляет мнение акад. Марра о такой давности не одного грузинского церковного письма (хуцури), но и военного или рыцарского (мхедрули).
"Армянская теория" происхождения грузинской письменности ищет оправдания свидетельства армянского писателя Корюна и относит таким образом начало грузинской письменности к V в. христ. эры.
Гипотеза о финикийско-еврейско-арамейском происхождении грузинского письма (проф. Джавахишвили) связана с находкой (в Тифлисе в Музее грузинского общества истории и этнографии) и дешифровкой ряда палимпсестов (в том числе оксфордского из Бодлеянской библиотеки); при попытке датировать их VI веком выдвигается положение, что вновь прочитанные палимпсесты как памятники уже высоко развитого каллиграфического искусства должны насчитывать по меньшей мере шесть-семь веков развития грузинского письма, и стало быть зарождение последнего должно восходить ко времени, далеко опережавшему V в.
Эта лингвистическая концепция однако встречает серьезные возражения, в особенности по части датировки палимпсестов, со стороны акад. Марра.
Первые письменные памятники, относящиеся ко времени вплоть до XI в., поскольку они дошли до нас, писаны исключительно церковным (хуцури) письмом, и только с этой поры наряду с первым постепенно выступает в наличных памятниках рыцарское (мхедрули) письмо. Отсюда и наиболее популярная теория развития рыцарского письма из церковного (проф. Джавахишвили), которая принципиально расходится с общелингвистическим положением акад. Марра, по которому рыцарское письмо, языческое вначале, имело иные пути развития.
Древнейший период Г. л., поскольку можно об этом судить по уцелевшим памятникам и свидетельствам о них, начинается с переводов священных книг. Агиографические памятники V—VI вв. уже цитируют евангельские стихи. Вновь прочитанные палимпсесты тоже сохранили отрывки текстов священного писания.
Из дошедших до нас в древних списках евангелий известны: Шатбердское, resp. Адишское [897], Опизское [913], Джерутское [936], Пархальское [973], Тбетское [995] и др. Не говоря уже о значении их для истории развития грузинского языка, письма и т. д., они, и вообще библейские книги, проливают свет на вопросы о культурных встречах Грузии с различными народами. В связи с этим важное значение приобретает то обстоятельство, что грузинский переводчик священных книг, Георгий Афонский [XI в.], помимо редакции Евангелия, принадлежащей Евфимию [X в.] и самому ему, различает редакции так наз. ханмэти и свято-саввинскую, т. e. происходящую от Свято-саввинского монастыря в Палестине.
Первые переводы Библии делались с армянских текстов (акад. Марр).
Вообще уже эти библейские тексты намечают вехи развития, в частности, межнациональных или международных отношений, в фокусе которых нам представляется историческая Грузия.
В этом смысле характерен факт напечатания в 1743 в Москве, под руководством царевичей Бакара и Вахушта, грузинской Библии, в основе своей представляющей древний грузинский список, путем сверки с славянскими и исправления и дополнения по славянским же текстам Библии.
Этот факт стоит в тесной связи с фактом вынужденного политическими обстоятельствами переселения из тогдашней Грузии в Москву грузинского царского двора (Вахтанг VI) с многочисленной свитой.
Богатство древнегрузинской литературы свидетельствуется таким образом самой продукцией. Насчитывающая 1 500 слишком лет своей истории грузинская церковность стимулировала самую оживленную литературную работу как в самой Грузии (знамениты в этом отношении южно-грузинские древние монастыри: Шатбердский, Пархальский и другие, или Гелатский в Западной Грузии и т. д.), так и за ее пределами, в монастырских центрах на Афонской и Синайской горах, в Палестине, а то и в древней Болгарии и т. д.
Наряду с библиологическими капитальными трудами до нас дошло множество догматических, полемических, аскетических и т. п. сочинений. Среди прочих отраслей церковной лит-ры особенный интерес представляет агиография, представленная в так называемых "житиях" или "мученичествах" святых. Если не принять во внимание все-таки гипотетически определяемой давности библейских текстов, то древнейшим по дате написания оригиналом считается принадлежащее перу Якова Хуцеса [V в.] мартирологическое сочинение ("Мученичество Шушаники"), список к-рого как наиболее древний из полных списков дошел до нас от 1713; большой древности также и другое оригинальное сочинение "Мученичество Евстафия Мцхетского" [VI века] и т. д. Однако для приблизительного определения начала агиографической, притом оригинальной лит-ры, между прочим принимается в соображение то, что, как вытекает прямо из слов Якова Хуцеса, у Шушаники [V в.] имелись "евангелие свое" и "святые книги мучеников". В церковном быту с самого начала широко применялось чтение подобных сочинений, имеющих предметом жизнеописание лиц, в церковной практике усвоивших имя "святых". В чтениях и проповедях, в целях пропаганды, широко оповещали мирян о деяниях, подвигах отличившихся в этом отношении лиц. Спрос на подобные сочинения удовлетворялся гл. обр. переводными житиями и мученичествами, из к-рых составляются и целые сборники или хрестоматии — "многоглавы".
"Многоглав" 864 года является древнейшим из датированных памятников грузинской письменности. В тифлисских книгохранилищах имеются многоглавы, происходящие из исторической Южной Грузии (Тао-Кларджии). В многоглавы включено много гомилетических произведений, проповедей (энкомии), произносившихся в честь святых и пр. В проповедях специальный интерес представляют светские мотивы.
От грузинской оригинальной агиографической лит-ры до нас дошли во множестве лучшие ее образцы. Имея шаблонным сюжетом описание жизни и подвигов грузинских "святых отцов" и "святых матерей", они однако явно перерастают в увлекательные, стилистически выдержанные рассказы исторического характера. В них церковные и светские начала органически переплетаются между собой.
Первые источники, проливающие свет в той или иной степени на некоторые стороны грузинской действительности в период V—VI вв., это сочинение Якова Хуцеса [V в.] и "Мученичество Евстафия Мцхетского" [VI в.]. В первом раскрывается картина борьбы между общественно тогда активными нехристианскими, маздеянскими традициями части той социальной среды, которой в Грузии принадлежала руководящая роль, и все более усиливавшимся христианством; а в ходе рассказа изображается бытовая сторона жизни той же среды, социальное положение великосветской женщины и т. д.; в "Мученичестве Евстафия Мцхетского" даны ценные сведения о судебно-административных учреждениях эпохи и пр. Трагический эпизод борьбы между воинствующим христианством и языческою культурой, к-рая вопреки мнению, традиционно укоренившемуся в истории Грузии, долго еще существовала в стране после официального ее обращения, дан в маленького размера сочинении неизвестного автора: "Мученичество девяти отроков Колайцев" [не позднее VI в.]; в нем рассказывается о том, как в области Колай (в верховьях р. Куры) родители умертвили своих детей, когда последние без их ведома приняли крещение. Подобный эпизод дан и в "Мученичествах отроков Давида и Тиричана" [первая половина VII в.], умерщвленных своим дядей за принятие христианской веры. Особого внимания заслуживает сочинение, посвященное жизнеописанию Або Тпилели (Тифлисского). Автор его, Иоанн сын Сабана [VIII в.], раскрывает картину борьбы между влияниями мусульманским и христианским. Або, родом из Багдада, попав в Тифлис, принимает христианскую веру, за что подвергается казни своими же соплеменниками. Иоанн сын Сабана, воодушевленный героизмом Або Тпилели, объявляет его национальным мучеником, широко и впервые ставя вместе с тем принципиальный вопрос о заслугах, наряду с иноземными, и "туземных", национальных святых. Неизвестному автору [около 853] принадлежит жизнеописание Константина — Кахая. Любопытно, что в этом сочинении автор пытается между прочим дать краткую историю происхождения Библии. В этом сочинении автором использован грузинский переводный агиографический рассказ "Житие Иоанна Златоуста", представленный в списке Х в. Степан Мтбевар (Тбетский епископ) составил около 914 г. "Мученичество Гоброна". Эпизод мученичества Гоброна изображен на фоне исторических событий 914, когда в Грузии имело место нашествие арабов с эмиром Абуль-Касимом во главе. Историческими сведениями изобилует цикл жизнеописаний, посвященный грузинским монастырским подвижникам, деятельность к-рых протекала как в самой Грузии, в Тао-Кларджийском Куропалатстве [VIII—Х вв.], так и за ее пределами. В этом цикле видное место занимает "Житие Григория Хандзтийского", написанное в 951 Георгием Мерчули. Строительская деятельность Григория, при покровительстве правителей и сотрудничестве с ним его учеников, к-рая вызвала к жизни множество поселений с монастырскими центрами в крае, до того пустовавшем, его культуртрегерская работа достаточно широко раскрывают перспективы перед автором "Жития"; орудуя в значительных размерах нужным для его целей свежим материалом, Георгий Мерчули дает ценные сведения о самых разнообразных явлениях современной ему жизни, по истории грузинской церкви, по географии Грузии, о монастырском быте и пр. Перу Васила Зарзмского принадлежит написанное около 951 "Житие Серапиона Зарзмского". В этом "Житии" впервые излагается история постройки первой церкви, одного из ценнейших археологических памятников — Зарзмского монастыря в Грузии, к-рая была осуществлена Серапионом Зарзмским при содействии Георгия Чорчанели.
К Х веку агиография завершает полный цикл развития, на ее смену приходит метафрастическая агиография, ведется работа над исправлением и пополнением житийных текстов; в Грузии метафразируется житийная литература как иностранная, так и национальная.
В особенности по переводу с греческого, равно и самостоятельному составлению метафрастов, много труда положили монастырские деятели, переселявшиеся в разное время в греческие центры образованности: на Афоне, Синае, Палестине и т. д. Однако их культурно-историческое значение далеко выходит за пределы не только интересов церкви, но и национальных интересов грузинского народа. О многосторонности литературных заслуг этих просвещенных людей свидетельствуют как лит-ые их труды, дошедшие до нас во множестве, так и биографии их, "жития".
Георгий Афонский [XI в.], автор "Жития" Иоанна и Евфимия, подробно описывает строительные подвиги Иоанна, сосредоточенные вокруг знаменитого Иверского монастыря на Афоне, и писательскую деятельность Евфимия, к-рый фактически первый положил начало грекофильскому течению Г. л. В списке лит-ых трудов Евфимия, сохранившемся в двух экземплярах, значится 25 заглавий переведенных им с греческого произведений философско-религиозного характера.
В последних ярко отразился век с его культурными запросами. Среди них нашли место труды представителей мировой церковной лит-ры: Василия Великого, Григория Богослова и т. д. О соответственной философской подготовке афонского переводчика и о широких культурно-литературных возможностях, к-рые таил в себе грузинский язык, может свидетельствовать уже факт перевода Евфимием апокрифического сочинения Максима Исповедника. Евфимий среди грузиноведов стал популярным писателем в связи с критическим изучением "Мудрости Балавара", представляющей собой грузинскую версию "Душеполезной истории о Варлааме и Иоасафе" (см.), морально-аскетического рассказа индийского происхождения. Грузинская версия рассказа признана переведенной с арабского языка в IX—Х вв. (акад. Марр), в греческой же версии его, от к-рой получило означенное произведение столь широкое распространение по всей Европе, ряд исследователей видит перевод с грузинского языка, исполненный Евфимием. Значение этого периода усугубляется тем, что в рассказ оказалась внесенной рукой переводчика часть ныне утраченного сочинения известного апологета Аристида.
Непосредственным продолжателем переводческого дела, начатого Евфимием, явился сам автор "Жития" Иоанна и Евфимия, Георгия Афонский [XI в.], из-под пера к-рого вышло множество его трудом редактированных работ (по библиологии и пр.) и метафрастов, переводных и оригинальных. Его "Житие" составлено афонским же деятелем, Георгием.
Поскольку в оживленных центрах Греции взаимно перекрещивались культурно-национальные устремления представленных там народов, естественно грузинские деятели тоже были увлечены общим потоком этих национальных стремлений. Георгий Афонский ведет оживленные споры с противниками автокефалии грузинской церкви. С другой стороны, обработка и развитие грузинского языка составляют предмет забот для просвещенных грузин. Знаменательно для времени, что в оде, восхваляющей специально грузинский яз., найденной в приписке "Синайского многоглава" [864], автор сулит грузинскому языку "во второе пришествие" стать языком, на котором "бог обличит все языки". Однако национальная идея в эту эпоху носит печать времени. Идеологии, диалектически строющейся на межнациональных отношениях, чужды национальная исключительность и религиозная ограниченность.
В лице Иоанна Петрицкого [рубеж XI—XII вв.] Грузия имеет своего представителя неоплатонизма. Ему принадлежит перевод философско-теологического сочинения Нем. Эмесского "О природе человека". В переводах Иоанна Петрицкого представлен ряд трудов Прокла, Диадоха, Аристотеля, историка Иосифа Флавия и т. д. За ним имеются заслуги по обработке грузинской философской терминологии. К группе означенных грузинских писателей тесно примыкает их современник [XI в.], автор многих трудов, ученый переводчик, филолог Ефрем Мцирэ (Младший). В своих записях, предисловиях к тем или иным переводам он развивает методологические вопросы, делится с читателями своими соображениями о приемах, к к-рым должно прибегать переводчику, классифицирует на основные виды исторические сочинения и т. п. Ефрему Мцирэ принадлежит оригинальное историческое исследование "Повесть о причине обращения Грузии и о том, в каких книгах о нем упоминается". "Повесть" должна была служить историческим справочником и оправдательным документом в руках апологетов автокефальности грузинской церкви. На тему о крещении грузин составлена еще в IX в. неизвестным автором историческая краткая хроника "Обращение Грузии", к-рая представлена в двух вариантах, из к-рых так наз. Челишский вариант подробнее излагает события, чем Шатбердский. По общему замыслу хроника является памятником церковной историографии.
К циклу рассказов об "Обращении Грузии" тесно примыкает "Житие Нины", к-рое до нас дошло в двух — Шатбердском и Челишском — вариантах. Житие составлено ранее Х в. Достойно особенного внимания то обстоятельство, что автор решительно порывает со старыми преданиями, которые просветителями Грузии называют: одно — апостола Варфоломея (сирийско-армянская версия), а другое — Григория, просветителя Армении (греко-армянская версия); автор, выразитель идеологии своего времени, когда в высших слоях общества стихийно пробивало свой путь национальное самосознание, ставит своей задачей дать новое построение истории обращения Грузии и достигает цели тем, что, отводя имена Григория и его сподвижников, в роли просветителя Грузии выводит молодую девушку — Нину, — которая самостоятельно, как национальная просветительница, обращает весь грузинский народ в христианскую веру. Памятники, в которых представлен материал по истории взаимоотношений между армянской и грузинской церквами, сохранились от разных времен. В частности, споры и полемика сторон, сосредоточенные вокруг догматических и культурно-национальных вопросов, приведшие в начале VI в. к расколу до того единой армяно-грузинской церкви, и после акта официального разделения последней время от времени вспыхивали с новой силой. Католикос Арсен [855—882] оставил историческое полемического характера сочинение "Разделение Грузии и Армении". Споры становились актуальными, поскольку в них находила выражение борьба против армянского влияния в Грузии. В XVIII в. католикос Антоний пишет "Мзаметквелеба" (Готовый ответ), которое должно было служить руководством для участвовавших в полемике против монофизитов.
Вообще грузинская церковная лит-ра, господствовавшая в ранние эпохи, выйдя из их пределов, обнаружит большую живучесть. В XVIII в. она еще будет иметь большой размах, о чем внешним образом будет свидетельствовать уже один факт выпуска в Тифлисе в 80-х гг. означенного столетия из печати, когда типографское дело в Грузии только начинало налаживаться, 14 тысяч экземпляров книг церковно-религиозного содержания. Позднее же, в начале XIX века, она из широкого общественного одно время национального течения обратится в узкую вероисповедную идеологию вырождающихся сословий.
ЦЕРКОВНАЯ ПОЭЗИЯ. В Грузии рано, еще до VII в., начинает развиваться литургическая поэзия и, как ее вид, гимнография. Сначала преимущественно переводят гимны в честь святых — по преданию, с греческих оригиналов. Как поэтическая форма широко применяется ямвик; развитие получает и акростих. Классиками гимнографии явились Георгий Афонский [XI в.], католикос Николай, царь Давид Строитель, Иоанн Петрицкий [XII в.] и другие. Сохранились целые сборники гимнов и, в частности, от IX века (в папирусно-пергаментной рукописи). Грузинская оригинальная гимнография представлена в классических образцах еще с Х в. Оригинальные гимны, в отличие от переводных, обозначались термином "грузинские" (картулни), причем эти гимны составлялись в честь не только национальных святых.
Наряду с литургическими, начинают писать также гимны, не относящиеся к богослужению, на общерелигиозные темы: авторы в них дают выражение своим религиозно-моральным устремлениям. Сюжеты берутся ими из "Житий", библейских книг. Ямвические стихи все еще сохраняют свои исключительные права вплоть до XVIII в. В этот век как светская, так и церковная поэзия обнаруживают тенденцию к взаимному сближению. Ямвик более не удовлетворяет запросам жизни, и на помощь ему приходят формы, выработанные в светской поэзии. Особенным успехом пользуется 16-сложный руставелиевский стих.
Классиками эволюционировавшей церковной поэзии XVIII в. явились поэты духовного звания: католикос Антоний, еп. Николай Тпилели, еп. Иосиф Тпилели и др. Но в ней оставили яркие следы и светские поэты: цари грузинские — Арчил, Теймуразы первый и второй, Вахтанг VI и пр. Все они сочиняют как оды в честь святых или национальных героев, так и апокрифические стихи, напр. о Аврааме, Исааке и др.
ГРУЗИНСКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛИТ-РА чрезвычайно богато представлена в памятниках. Грузинские историки, являясь, по большей части приближенными людьми царей, преимущественно ставят себе задачей описание их царствования. С одной стороны, официальное, а также привилегированное социальное положение авторов обусловливает их тенденциозность в освещении фактов; но с другой — образованность их, знакомство с методологическими требованиями современной им науки или широкая осведомленность благодаря доступности для них государственных архивов и пр., особенно осведомленность в некоторых национальных, равно и ненациональных источниках, ныне для науки утраченных, делают то, что многие из них высоко ценятся и новейшими учеными-грузиноведами.
Наиболее древними, до нас дошедшими историческими сочинениями являются: "О разделении Грузии и Армении" католикоса Арсена и "Обращение Грузии"; последнее, между прочим, заключает в себе и список языческих царей и богов, равно и христианских царей и католикосов, составленный в порядке хронологической последовательности и доведенный до времени первых багратидских царей [X в.]. От XI в. дошла "Жизнь Вахтанга Гаргасара", труд Джуаншера. Автор излагает историю Грузии в V в., учреждение католикосата и пр., дает сведения о печенегах, зихах и т. д. Наиболее ранний компактный труд "Жизнь грузинских царей" принадлежит Леонти Мровели [XI в.]. Автор между прочим воспроизводит, очевидно, популярную в его время теорию о происхождении грузин и вообще кавказских народов, следуя за библейским построением всемирной генеалогии; останавливается на вопросе о возникновении из развалин патриархального родового строя царской власти и т. д.
Неизвестный автор "Хроники Грузии" [XI века] охватывает период времени от V до VI в. В ней прослеживается история укрепления царской власти в Грузии путем постепенного объединения отдельных грузинских царств и княжеств. Ефрем Мцирэ (Младший) в XV в. составляет "Повесть о причинах обращения грузин". В переводе с греческого, принадлежащем перу Иоанна Петрицкого [XI—XII в.], представлен исторический труд Иосифа Флавия "Иудейские древности". С классическим мастерством исполнены истории царя Давида Строителя [1189—1194] и царицы Тамары [1184—1213], составленные авторами современниками. Неизвестному автору принадлежит труд, охватывающий события за XIII—XIV вв.
В Грузии в XIII в. уже был составлен летописный сборник, так наз. "Жизнь Грузии" (Картлис Цховреба). Сборник, постепенно пополнявшийся, дошел до нас во многих списках. Наиболее древними являются — сборник, исполненный в XIII в. и дошедший до нас в рукописи XV в., и сборник, сохранившийся в рукописи XVII в.
В историческом труде Парсадана Горгиджанидзе [XVII в.] наибольший интерес представляет описываемый автором как современником период времени от 1636 до 1696. Сехниа Чхеидзе является автором истории Грузии, охватывающей события от 1653 до 1739. Оману Херхеулидзе принадлежит история царствования Ираклия II, доведенная до 1780.
Первая попытка составления полной истории Грузии с применением научных методов осуществлена в капитальном труде знаменитого историка и географа царевича Вахушти, сына Вахтанга. Труд окончен в 1745 "в царственном граде Московии, на Пресне".

 Библиография:  I. Mapp Н., Из поездки на Афон, "ЖМНП", март, стр. 1—24; Его же, "Мудрость Балавара", грузинская версия "Душеспасительной истории о Варлааме и Иоасафе", ЗВО, т. III, стр. 223—260; Его же, Предварительный отчет о работах на Синае, веденных в сотрудничестве с И. А. Джаваховым, и в Иерусалиме, в поездку 1902, Сообщ. правления Палест. о-ва, т. XIV, ч. 2, 1903, стр. 1—51; Его же, Иоанн Петрицкий, грузинский неоплатоник XI—XII в., ЗВО, т. XIX, 1909, стр. 53—61; Его же, Георгий Мерчул, Житие Григория Хандзтийского, Груз. текст, Введение, изд. и перев. с дневником поездки в Шавшию и Кларджию, СПБ., 1911; Его же, Кавказ и памятники духовной культуры, ИАН, 1912, стр. 69—82; Кекелидзе Карн., проф., История грузинской литературы, т. I. Древняя лит-ра, Тифлис, 1923 (на груз. яз.); Джавахишвили Иван, Задачи, источники и методы истории раньше и теперь. кн. I, Древняя грузинская историческая литература [V—XVIII в.], Тифлис, изд. 2-е (на груз. яз.); Серия "Тексты и разыскания по армяно-грузинской филологии", изд. Фак. вост. яз. СПБ. универс., Серия "Христианский Восток", изд. АН.
Варлаам Дондуа СРЕДНЕВЕКОВАЯ СВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА. Как древний период грузинской лит-ры, изучаемой обычно по традиционному методу, с изоляцией конфессионально-религиозной ее стороны от мирской, принято считать периодом церковным, так лит-ру средневековья, по господствующей в ней тенденции и общим устремлениям, с еще большим основанием приходится признать и называть светской; она оформляется в эпоху феодализма, дает пышные цветы в период наиболее ярко выраженного национально-государственного идеала феодальной Грузии [XI—XIII вв.], замирает или, точнее, не заявляет о себе в памятниках в течение почти трех столетий [XIII—XV вв.] со времени вторжения монголов и, наконец, вновь возрождается к началу XVI века при турецко-персидском господстве, обострившем государственный и экономический кризис раздробленной уже на отдельные царства некогда единой Грузии [XVI в.]. Средневековье естественно охватывает и всю последующую светскую лит-ру эпохи Возрождения [XVI—XVIII вв.], отразившую длительную борьбу социальных слоев с тягой одних на Восток, других — на Запад, борьбу, которая продолжалась вплоть до момента включения Грузии в состав русского государства [1801] и тем самым включения ее в социально-экономическую среду Европы.
Таковы главные вехи развития средневековой грузинской лит-ры. Однако по внутреннему своему содержанию, она с трудом укладывается в очерченные здесь исторические рамки: светские мотивы тесно связывают ее с лит-рой по преимуществу церковной (см. ниже), почему ни XI век, ни тем более XII не могут служить гранью, отделяющей древнюю, в тесном смысле, или церковную грузинскую лит-ру от позднесредневековой. Эта грань отодвигается в значительно более ранний период, и если не выходить за пределы точно датированных памятников изящной лит-ры, то уже самое начало второй половины Х в. дает нам образцы подлинного светского романа, правда, пока только в зачаточной его форме.
Так, в произведении агиографа Георгия Мерчула "Житие Григория Хандзтийского" [951] не только явственно слышны отголоски решительной борьбы церкви и духовенства с плотской страстью, но здесь же дана и стильная канва, на к-рой живо развертывается целая драма соблазненного диаволом властителя, куропалата Ашота, к-рый, будучи "разжигаем демоном любви", "грешил" с "блудницей"; блаженный Григорий и вожделенная мать Феврония пекутся о "спасении души" этой скромной женщины, к-рая, сделавшись невольно "соблазном для великого властителя", "вторглась между мужем и женою на вечную гибель себе от злого греха". Любовь Ашота к женщине вне брака терпит поражение: "телесно могущественного властителя победили духовно сильные люди", он "удалил желание плотской страсти и уразумел свой позор". В творении же Мерчула яркими штрихами набросана и другая романическая драма из семейной жизни куропалата Адарнерсэ, сына Ашота куропалата; там же рассказывается про любовное приключение сестры богобоязненного Зенона, соблазненной "некиим недобрым мужем" "при содействии диавола".
Языческая Грузия, отступившая, казалось, в решительной схватке с органически чуждой ей византийской схоластикой и ортодоксальной церковью, оставила однако яркие следы своей идеологии и в церковной живописи, и в песнопениях, и в проповедях, и в житийной лит-ре, в самой речи, которой пользовалась и церковь, когда уже недостаточно было одних стереотипных и бесцветных формул проклятья и когда явилась необходимость отлить борьбу против земных помышлений и плотской страсти в увлекательную лит-ую форму. Драматическая разработка сюжета, но уже иного, чем у Георгия Мерчула, порядка обращает на себя внимание в произведении Иоанна сына Сабана (Сабанисдзе) "Житие Або Тпилели (Тифлисского)" [IX—Х в.]. Это один из лучших памятников церковной лит-ры и пожалуй самый замечательный в отношении общей архитектоники, строгой выдержанности стиля и последовательности в нарастании отдельных событий. По своему внешнему оформлению "Житие Або" являет образец особого литературного жанра — проповеди, вышедшей из-под пера опытного и тонкого мастера, повидимому прекрасного знатока современных ему светских вкусов и литературных приемов. Современное состояние грузиноведения, науки сравнительно молодой, не позволяет пока исследователю смелее размотать весь клубок нитей, связывающих светскую поэзию с духовной письменностью, рассмотреть каждую такую нить в отдельности и найти ей соответствующее место в истории развития грузинской лит-ры. Более или менее ясной представляется лишь общая схема взаимоотношений между этими двумя лит-ыми течениями: церковная письменность вообще, и духовная поэзия — в частности, не только унаследовали (правда, в весьма скромных размерах) необходимые литературные ресурсы, с одной стороны — у христианского Востока, с другой — у "мирских" певцов и сказителей, у лишенных возможности письменно закрепить свою творческую продукцию разноплеменных профессиональных поэтов из языческой Грузии, но и сами в свою очередь содействовали возобладанию светского направления в грузинской литературе. Помимо оригинальных произведений духовного содержания, вроде "Мученичества св. Шушаники" (древнейший по описываемым событиям памятник) и упомянутых выше житий Або и Григория Хандзтийского, в этом отношении внимания заслуживают также переводы с греческого ряда памятников византийской литературы, из коих особо следует отметить творения Григория Назианзина, переведенные в Х в. Евфимием Афонитом. Благодаря этим переводам заметно усиливается интерес, вообще, к античному миру, в частности, к греческой мифологии. Видное место среди переводных памятников, которые должны были сыграть значительную роль в деле обогащения средневековой Г. л. реально-жизненными мотивами, безусловно следует отвести популярной назидательной повести о Варлааме и Иосафе, известной в Грузии под названием "Мудрость Балавара" и переведенной, по мнению акад. Н. Я. Марра, в IX—Х веках с арабского языка; как древнейшая из всех существующих, грузинская версия повести представляет вместе с тем большой историко-литературный интерес далеко не одного лишь местного грузинского значения. О богатстве мирских тем, которые должна была унаследовать грузинская лит-ра позднего средневековья, говорит также и факт широкой популярности в древнегрузинской письменности псевдокалисфеновского романа "Александрия". Хорошее знакомство с ним обнаруживает еще неизвестный автор "Обращения Грузии" [около IX в.], памятника, кстати сказать, в достаточной степени насыщенного вообще реминисценциями из международной, известной историку, светской лит-ры. Усиление государственной мощи феодальной Грузии, начавшееся на рубеже Х — XI в. и достигшее своего зенита в эпоху Давида Строителя и особенно царицы Тамары, не вызывает следовательно к жизни, а лишь содействует окончательному закреплению позиций, значительно ранее завоеванных светской литературой. Успешная борьба с мусульманским миром и торжество национально-государственной идеи в пределах разноплеменного объединения дают возможность Грузии постепенно занять одно из первенствующих мест на Ближнем Востоке. Вместе с тем заметно падает сильное некогда в лит-ре обаяние христианской Византии. Военно-рыцарское сословие и придворная знать ищут и находят отклики своей идеологии в мусульманской, главным образом в персидской лит-ре. Спрос удовлетворяется на первых порах переводами, из коих особенное значение приобретает "Амирандареджаниани", а еще более "Висрамиани". Первый из них представляет сокращенный перевод, сделанный Моисеем Хонели в начале XII века [в конце XI?] с персидского сборника героических рассказов, по свидетельству царя Баграта, будто бы с "Kisai Hamza". Значительно большей популярностью пользовался в средневековой светской лит-ре "Висрамиани", прозаический перевод [XII века] с персидского стихотворного произведения Фахр-ед-дина Гургани "Вис и Рамин". Язык и особенности перевода придают ему значение оригинального памятника грузинской художественной литературы. Исключительная популярность мотива двух влюбленных и их несчастной любви засвидетельствована обилием соответствующих образов в устной лирико-эпической поэзии грузин, и естественно, что имена влюбленной пары, Вис и Рамина, как и двойников их, долго сохранялись в литературе грузинского средневековья и служили символом страстной и неувядаемой любви. Переводчик персидского романа унаследовал своеобразную технику и особенности, отличающие грузинские переводы духовных произведений догреческого периода: оставаясь верным оригиналу, он тем не менее свободно распоряжается сокровищницей родной речи и перед лицом подлинника не теряет чутья к грузинскому стилю и грузинским реалиям. Переводы с персидского языка отнюдь не ограничиваются "Висрамиани" и "Амирандареджаниани". Имеются довольно ясные намеки на то, что грузинская средневековая лит-ая среда была знакома и с иными образцами персидской поэзии (так напр. с "Шах-Намэ" Фирдоуси), однако от эпохи средневековья переводы их не дошли до нашего времени.
Средневековая переводная лит-ра естественно предваряет пышный расцвет оригинальной грузинской светской поэзии. Оды Шавтели и Чахрухадзе и поэма Руставели — это три шедевра, украшающие так называемый "Золотой век" грузинской литературы. Каждый из этих трех крупнейших художников имеет свою самостоятельную ценность и каждый из них представляет особый историко-литературный и культурно-общественный интерес. Оды Шавтели [XII в.] и Чахрухадзе [XII] дошли до нас в позднейших списках. Они долго лежали, как мертвый капитал, ими в должной мере (если не сказать, ни в какой мере) не могла воспользоваться научная лит-ра. Поздние переписчики, далекие от литературных традиций XII—XIII вв., не могли совладать с трудностями, которые представляли стиль и лексика одописцев, и оды, естественно, должны были пострадать и пострадали местами существенным образом. Шавтели и Чахрухадзе впервые для науки ожили в критическом издании акад. Н. Я. Марра, давшего блестящий анализ речи и слога одописцев и наметившего правильный путь к решению вопроса о месте их и значении в грузинской лит-ре. Предмет восхваления Шавтели и Чахрухадзе — это могущественные венценосцы: Давид Строитель (и Тамара) у первого, царица Тамара — у второго. В период военной славы и торжества грузинской национальной государственности хвалебная ода как нельзя лучше отвечала настроениям двора и государственных людей. Здесь, в этих одах, впервые в светской литературе провозглашена идея божественного происхождения грузинской царской власти; история ветхого и нового завета рассматривается лишь как пролог к царствованию Тамары (Чахрухадзе). При общности основной темы одописцы однако значительно разнятся друг от друга как в отношении слога и лексического материала, так и в отношении лит-ых приемов и внешнего оформления. Однако неизвестная до них мастерская отделка стиха, доведенная, особенно у Чахрухадзе, до виртуозности, является достоянием обоих поэтов. В одах не редкость омонимные рифмы, внутренние и внешние; встречаются порой разные по значению, но сплошь однозвучные стихи, целиком рифмующие между собой. Известно одно четверостишие Чахрухадзе, состоявшее сплошь из эпитетов царицы Тамары, где все шестнадцать стихов объединены одной и той же рифмой.
Основной размер (пятисложные четверостишия), одинаковый у обоих одописцев, носит название "чахрухаули", от имени Чахрухадзе. В связи именно с таким совершенным мастерством одописцев и их необычайной виртуозностью особенную действенность приобретает вопрос о времени появления названных од и личности их авторов. Существует предположение, что Шавтели — предшественник Чахрухадзе и что деятельность его следует приурочить к эпохе Давида Строителя (Марр); памятник же, известный под названием "Тамариани", — не есть одно цельное произведение, а представляет собою сборник од, написанных в разное время, каждая по особому случаю (Марр). Поэтические образы и сравнения, а также обороты речи и выражения весьма схожи в одах и "Барсовой шкуре"; это делает вероятным предположение, что Чахрухадзе и Шота Руставели одно и то же лицо (Марр); некоторые исследователи, недостаточно учитывавшие социальные факторы, влияющие на идеологию и форму произведений, считали возможным приписать оду, дошедшую до нас с именем автора Шавтели, — певцу Тамары, Чахрухадзе (Кекелидзе). Все эти и ряд других не менее важных вопросов, связанных с именами одописцев, не получили еще в научной литературе должного и окончательного освещения.
Значительно больше трудностей представляет выяснение личности третьего — и самого крупного из художников средневековья — автора романической поэмы "Витязь в барсовой шкуре" (Венхис-ткаосани), Шоты Руставели (см.). "Творец мировой ценности в местной областной оправе" (Марр), Шота Руставели пользуется исключительной любовью и популярностью по всей Грузии; его необычайно легкий, музыкальный стих (шестнадцатисложный, порой напоминающий восьмистопный трохей) нередко цитируется как афоризм или поговорка. Имеющиеся переводы поэмы в отрывках или полностью, на европейских и восточных языках, далеко не отвечают требованиям научной критики.
После почти трехсотлетнего затишья, наступившего не на одном только литературном фронте Грузии монгольского периода, грузинская светская лит-ра вновь начинает оживать в начале XVI века при династии Сефевидов — в самую мрачную и в экономическом и в культурном отношении пору в истории грузинского народа. Культурные связи с Персией (в меньшей степени с Турцией, укрепившей к тому времени свою власть в западных областях Грузии) не могли, естественно, полностью восстановить рассыпанное в монгольский период и частью окончательно похороненное литературное богатство, завещанное древней Грузией; эти связи способствовали лишь частичному оживлению забытых литературных традиций, которые, порою бледно, порою сравнительно ярко отразились на творчестве писателей эпохи "Возрождения".
Из литературных памятников этой эпохи обращают на себя внимание прежде всего переводные сочинения. Здесь центральное место должно быть отведено переводам (в прозе и стихах) отдельных частей из "Шах-Намэ" Фирдоуси, как напр. "Придониани" (Повесть о Феридуне), "Заакиани" (Повесть о Зохаке), особенно "Ростомиани" (Повесть о Рустеме) и "Бежаниани" (Повесть о Бежане и Манижаве), весьма популярным в грузинской народной среде. При специальной работе над грузинскими переводами или переложениями из "Шах-Намэ" приходится учесть обилие народных грузинских версий эпоса и исключительную популярность некоторых из его героев. Народные версии и сказания нередко помогают правильному восприятию как метода грузинских переводчиков Фирдоуси, так и самого переводного текста. Среди переводов эпохи Возрождения особого внимания заслуживает также "Иосеб-Залиханиани" (Юсуф и Зулейха), имеющийся в двух редакциях, одна из которых принадлежит перу Теймураза первого; царь Теймураз I [1589—1663] занимает видное место среди писателей XVII века. Его "Спор весны с осенью", "Лейла и Меджнуи", "Беседа розы с соловьем", "Беседа свечи с бабочкой", равно упомянутая уже "Иосеб-Залиханиани" и ряд других переводных и оригинальных произведений обнаруживают в нем большое художественное дарование; преувеличенно лестную оценку его поэтического таланта находим у современника, тоже поэта и тоже царя, Арчила [1647—1712], к-рый не задумывается ставить его рядом с Руставели. Теймураз, несомненно, один из лучших подражателей творцу "Витязя в барсовой шкуре", как несомненно и то, что ему далеко до руставелиевской виртуозности и руставелиевских художественных глубин.
Наряду с переводами и подражаниями, сыгравшими положительную роль в деле литературного строительства и обогащения общего фонда грузинской поэзии, эпоха Возрождения дала ряд ценных оригинальных произведений, до сих пор не утративших своей художественной силы и суггестивности. Оживленные сношения с Западом и Востоком, напряженное политическое и экономическое положение Грузии, раздираемой извне и извнутри, постепенно подводили новую идейную базу под литературную жизнь эпохи Возрождения. Первое робкое, но новое устремление дает о себе знать еще в произведении Пешанга Пашвиберткадзе. В его "Шахнавазиани" уже имеется попытка осмыслить современную ему реальную обстановку; герой его эпопеи — живое историческое лицо, Вахтанг, царь Карталинии. Обильный материал из родной современности и прошлого Грузии появляется в поэтическом труде "Арчилиани". Но значительно сильнее в живом и реалистическом изображении Грузии их преемник Давид Гурамишвили (см.). Подлинные гражданские мотивы, пронизанные тонким житейски-философским юмором, делают его "Вавитиани" настоящим шедевром грузинской поэзии Возрождения. Особенным обаянием пользуется его "Пастух Кацвиа", дидактическая поэма, насыщенная здоровым юмором реалиста, причудливо сочетавшего в себе религиозную скромность духовного наставника со смелой фривольностью певца инстинктов пола. Стихотворная техника Гурамишвили представляет специальный интерес для исследователя. Заброшенный судьбой на далекий север, участник войны с Пруссией [1757], поэт успел ознакомиться с новым для него стихосложением славянских народов и сумел самостоятельно использовать его в целом ряде своих лирических произведений. Почин в освобождении грузинского стиха от сковывавших уже его традиционных норм версификации принадлежит современнику Давида Гурамишвили — Мамуке Бараташвили. В своей поэтике ("чашники"), основных морально-дидактических принципов которой, кстати сказать, на практике менее всего придерживается сам автор, Мамука дает образцы грузинской метрики, где, наряду с господствовавшими в поэзии "шаири" (руставелиевский шестнадцатисложный стих), "чахрухаули" (см. выше) и другими, впервые отводится почетное место и народному размеру уже нового времени. Отличительной чертой поэзии Мамуки является именно это разнообразие стихотворных размеров; в ней нашло свое отражение также знакомство поэта с некоторыми песенными мотивами славянских народов; однако вопрос о сущности и реальном содержании откликов Мамуки (впрочем, как и Давида Гурамишвили) на неродную для него поэзию остается по существу незатронутым в научной литературе.
Лит-ые связи с Россией, а через нее (главным образом) и с прочим славянским миром, становятся особенно оживленными и действенными в XVIII веке, когда русская ориентация, наметившаяся еще в первые же десятилетия персидского и турецкого господства, окончательно восторжествовала в руководящих политических кругах Грузии. Грузинские цари, ищущие покровительства у "великой и единоверной" России, к тому времени заметно европеизовавшейся, эмигрируют вместе со своей свитой на север и здесь основывают лит-ые очаги, где закипает деятельная работа по обогащению как переводными, так и оригинальными произведениями сокровищницы родной грузинской литературы.
Помимо упомянутого выше царя и поэта Арчила, оставившего по себе память между прочим и в истории грузинского печатного дела (по его инициативе была учреждена грузинская типография в Москве в 1705), в области литературного строительства на чужбине видное место занимает царь Вахтанг VI, еще до переселения в Россию [1724] с успехом подвизавшийся на литературном и учено-просветительном поприще. Основатель грузинской типографии в Тифлисе [1709], первый издатель и комментатор поэмы Шоты Руставели (см. выше), кодификатор грузинских законов ("Уложение царя Вахтанга VI"), переводчик с персидского ряда произведений самого разнообразного содержания ("Бахтиар-Намэ", "Калилы и Димны", астрономических книг, в том числе известного труда Улуг-бека и т. п.), автор множества оригинальных лирических произведений, — Вахтанг VI, переселившись в Россию, окружает себя здесь людьми, знающими и преданными делу культурного возрождения родной страны, и в сотрудничестве с ними продолжает обширную работу по обогащению грузинской лит-ры переводными произведениями, в том числе и переводами разных учебников и практических руководств с русского на грузинский яз. Среди передовых сотрудников Вахтанга VI, приобщившихся к европейской культуре частью непосредственно, частью через русскую научную и художественную лит-ру, особенной известностью, помимо упомянутых уже Давида Гурамишвили и Мамуки Бараташвили (написавшего, кстати, свою поэтику именно в Москве, по повелению самого Вахтанга), пользуется также выдающийся лексикограф и автор популярного сборника остроумных басен Саба-Сулхан-Орбелиани (см.). Более тесные связи с русским лит-ым миром устанавливаются во второй половине XVIII в., особенно в царствование Ираклия II; все чаще и чаще мелькают в грузинской лит-ре имена крупных русских писателей; к этому времени переводят Державина (оду "Бог"), Сумарокова (комедии: "Рогоносец по воображению", "Пустая ссора", "Мать, совместница дочери"), Карамзина ("Раиса") и пр.; постепенно проникают в литературу лексические варваризмы (руссицизмы), спорадически встречавшиеся и раньше в поэтических произведениях Мамуки Бараташвили и Давида Гурамишвили. Так завершает свой круг развития светская литература эпохи Возрождения. Круг этот замыкается крупнейшими лириками, своей свежестью и оригинальностью затмившими славу многих из своих предшественников, современников и преемников. Это — Бесики (Виссарион Габашвили) (см.) и Саят-Нова (см.). Первый из них — сын своего века с его новыми веяниями и устремлениями, своеобразный синтез "европейского" и "азиатского"; в его любовной лирике и сатире нашли отклик мотивы, выношенные веками грузинской поэзией, как "искусственною", так и народною. Второй, Саят-Нова — сын вновь нарождавшейся народной городской среды; ашуг и сазандар, подобно Бесики, — Саят-Нова поет не только про любовь и красоту, но с обаятельной непосредственностью и наивностью, нередко, впрочем, окрашенной и тонкой иронией, откликается на простые вопросы житейской морали, возводя повседневность в настоящий перл лирики. Армянин по происхождению, но грузин по своим культурно-общественным связям, Саят-Нова вместе с тем является межнациональным поэтом — и для армян, и для грузин, и для турок, на языке которых он писал и пел, будучи придворным поэтом царя Ираклия II. Межнациональность Саят-Новы связана, прежде всего, с принадлежностью его, как и ряда его сородичей — ашугов, к торгово-ремесленному слою городского населения, его запросами и интересами, общими в соответствующих социальных группировках и в пределах и за пределами Грузии. Интерес представляет в связи с этим и лексика поэта, его простонародно-городская смешанная речь, его парсизмы, турцизмы, арменизмы, столь же родные для торгово-ремесленного ядра городского населения Грузии, как и родная грузинская или армянская речь для нашего поэта-сазандара. — Социально новая общественная среда, давшая Саят-Нову и ряд менее известных, ныне частью уже забытых писателей, безусловно наложила яркий отпечаток демократизма на грузинскую поэзию XVIII в. В литературу все более и более проникают реально-жизненные гражданские мотивы, непосредственные авторы к-рых на этот раз не придворные писатели, а народные певцы-ашуги, представители городских низов, властители дум городского простонародья. Поэзия ашугов, в частности Саят-Новы, обычно игнорируемая в литературоведческих изысканиях, лишь недавно нашла свою достойную оценку в двух прекрасных монографиях талантливого грузинского поэта и литературоведа И. Гришашвили. Вообще, в работах по истории грузинской лит-ры средневековья, в частности литературы XVIII века, обычно не учитывается богатая устная литература, вообще, разноплеменного населения Грузии. До сих пор она изучается совершенно самостоятельно, вне связи с литературными памятниками, без должного учета ряда сказок, басен, пословиц, эпических или исторических песен, любовной и бытовой лирики, служивших источником оплодотворения литературы и в свою очередь подвергавшихся обратному ее влиянию. Между тем для правильного восприятия литературных явлений средневековья важным подспорьем могут служить не только народные версии и сказания о героях Руставели или Фирдоуси, но и ряд эпических отрывков с именами местных, часто областных героев, вроде Зезвы Гаприндаули, прославившегося при осаде крепости Бахтриона, или храброго и непобедимого в схватке героя Солага (Солага Попадзе) и множества других полуисторических, полулегендарных лиц, окруженных любовью и неизменным сочувствием народа. Сюда же следует отнести и представителей определенных социальных слоев, вроде разбойника Арсена (Арсена Одзелашвили), героя уже начальной поры русского владычества в Грузии [XIX в.], крепостного крестьянина, борца за правду и справедливость, воплощенного протеста против существовавшей социально-политической системы.
 Библиография:  Mapp Н., Возникновение и расцвет древнегрузинской литературы, "ЖМНП", декабрь 1899; Его же, Вступительные и заключительные строфы "Витязя в барсовой коже" Шоты из Рустава (Тексты и разыскания по арм.-груз. филологии, XII); Его же, Грузинская поэма "Витязь в барсовой шкуре" Шоты из Рустава и новая культурно-историческая проблема, Известия Ак. наук, 1917, стр. 415—506; Его же, Древнегрузинские одописцы (Тексты и разыскания по арм.-груз. фил., IV); Хаханов А., Очерки по истории грузинской словесности, вып. III, М., 1901 (во многом устаревшая книга); Кекелидзе К., История грузинской литературы, т. II, Тифлис, 1924 (на груз.). Гришашвили И., Саят-Нова (на груз.); Его же, Литературная богема старого Тифлиса, Тифлис, 1928 (на груз. яз.).
К. Дондуа НОВАЯ ЛИТЕРАТУРА. "Добровольное" присоединение Грузии к России [1801—1804] создало новую эру в грузинской общественно-политической и культурной жизни. Русский торговый капитал, к-рый еще с XVIII века стремился выйти на восточный рынок, чрезвычайно ускорил процесс разложения грузинского натурального (феодального) хозяйства, укрепил в нем товарные формы производства и новые социальные отношения. Потеря политической независимости Грузии, превращение ее фактически в русскую колонию и вместе с тем появление новой культуры создали весьма тяжелые условия жизни для представителей "старого порядка", т. е. феодального общества, сохранившего свое влияние почти до конца первой половины XIX века. Против русского самодержавия вспыхивали восстания и заговоры, которые подчас принимали национальный характер. Возникшая в таких условиях первая лит-ая школа — романтизм, имея по существу классовую (феодальную) природу, насквозь была проникнута идеями национального освобождения Грузии. Главные представители этой школы — поэт Александр Чавчавадзе [1786—1846] и Григорий Орбелиани [1800—1883] — воспевают национальное прошлое, хотя сами же сознают, что оно "похищено черным вороном, как беспомощная жертва".
В 40-е гг. часть грузинской интеллигенции уже рассматривала присоединение Грузии к России как неизбежное явление, но все же не могла с ним примириться. Николай Бараташвили [1816—1845], крупнейший представитель грузинского романтизма и "мировой скорби", особенно ярко выразил это настроение. К той же школе принадлежит Вахтанг Орбелиани [1812—1890] — потомок царского рода, веривший, что "разоренная родина вновь расцветет". Его брат, мемуарист и драматург Александр Орбелиани [1801—1869], участник тайного заговора 1832, после раскрытия последнего признал свою вину перед правительством, впал в религиозный транс и искал "примирения" с богом.
В 50-е гг., с усилением темпа расслоения грузинской деревни и появлением "разночинной" интеллигенции, в стране оживилось общественно-культурное движение. Романтизм уступил место реализму. Талантливый драматург Георгий Эристави [1811—1861] ставил вопросы крепостного права, но как либерал он ограничивался только констатированием экономического и правового неравенства и идеализировал "доброго помещика", снисходительно обращающегося со своими крепостными. Он отразил захватническую роль "всемогущего" капитала, кризис феодальной идеологии и культурное возрождение страны, ставшей на путь европеизации. Беллетрист Даниил Чонкадзе [1830—1860], вышедший из среды крепостного крестьянства, резко выступил против всяких форм либерализма и примиренчества в крестьянском вопросе и провозгласил, что "пока крестьяне являются рабами — они никогда не смогут стать счастливыми". Единственно реальный метод борьбы за действительное освобождение крепостных он видел в вооруженном восстании против помещиков и в борьбе с представителями религии. Наряду с этим Д. Чонкадзе дал яркие типы грузинских крестьян, разложившихся под влиянием торгового капитализма. Лаврентий Ардазиани [1818—1870] больше всех остановился на организационных формах первоначального накопления и выявил идеологические особенности купца, стремящегося к наживе. В дальнейшем, уже после "освобождения" крестьян [1864], беллетрист и революционер, один из основателей марксистских кружков Георгий Церетели [1842—1900] (см.) — в своей художественной прозе отразил следующую ступень экспансивного развития торгового капитала, стремящегося уже к внешним рынкам. Он дал также яркую характеристику разложения пореформенных помещичьих усадеб и феодального уклада жизни. Первые реалисты сделали большой шаг к сближению художественной лит-ры и широких масс.
В 60-е гг. грузинская лит-ра вступила в новую фазу своего развития. Общественно прогрессивные идеи, которые начали развиваться еще в предыдущем десятилетии, теперь, соответственно новой экономической структуре, получили более четкое оформление. Молодое поколение, к-рым руководила интеллигенция, получившая образование гл. обр. в Петербургском и Московском университетах ("Тергдалеулни", буквально — "испившие воды Терека", т. е. побывавшие в России), уже приступило к осуществлению своих планов радикального переустройства грузинской культуры на новых основах. Это переустройство началось походом против старого литературного яз., против замкнутости лит-ры и лит-ых кругов, против ограничения творческой индивидуальности, против старой орфографии, а также против всех тех настроений, которые остались в наследство от феодального уклада и уходящей жизни. Эта борьба между старым и новым поколениями в 60-е гг. закончилась повсеместной победой последнего, в результате чего на общественно-культурную и литературную арену выступили новые литературные идеи, новая тематика и обновленный яз. Образовалась новая литературная критика, возникла серия журналов и других периодических изданий, учреждались разные культурные общества и организации, создалась широкая читательская среда. По мере того как углублялась общественная дифференциация, возникали лит-ые партии и школы с определенными идеологическими программами. Из указанной творческой группы новаторов (И. Чавчавадзе, Н. Николадзе, Ак. Церетели, С. Месхи, Кир. Лордкипанидзе, Ан. Пурцеладзе, Петр Накашидзе, Д. Кипиапи, И. Цинамдзгваришвили, В. Тулашвили, Ив. Мачабели и др.) вышли и корифеи грузинской лит-ры.
Илья Григорьевич Чавчавадзе [1837—1907] (см.) — крупнейший поэт, беллетрист и критик и центральная фигура всего общественного движения второй половины XIX в. В разрешении национальных вопросов, обостренных развитием капитализма, Чавчавадзе прежде всего "патриот". Разрабатывая социальные проблемы, этот идеолог либеральной дворянской аристократии провозглашает мирное сожительство классов, своего "друга (т. е. помещика) в лицо порицает", для того чтобы заставить его смягчить отношение к крестьянину, во избежание обострения классовых противоречий. Он — против крепостного права, но проблему "свободы" крестьян разрешает, исходя из экономических интересов помещиков. Философское мировоззрение писателя сводится к полному отрицанию аскетизма и к объединению личных побуждений с общественными интересами. И. Чавчавадзе усовершенствовал грузинскую художественную прозу, а также обосновал лит-ую критику. Чавчавадзе является кроме того талантливым публицистом, организатором общественной инициативы и "властителем дум" интеллигенции XIX в. Другой крупный писатель, лирик и беллетрист, Акакий Церетели [1840—1915] (см.), еще глубже был проникнут национальными идеями. Все созданные им в поэзии художественные образы представляют собой символический мир "уснувшей" и "истерзанной" Грузии, скалы и горы к-рой "облиты кровью". Капитализация шла с неумолимой быстротой, отставало общественное сознание многих, отстал и А. Церетели, и только идеалы исторического прошлого оживляли его. Искренняя лирика поэта волновала широкие круги общества. Имя его было окружено ореолом славы национального поэта. В социальных вопросах А. Церетели более радикален. Судьба трудящегося народа его искренно интересует. Его крестьянин сознает, что он "превращен в раба", "безмолвен, как скотина", и "работает не для себя", но поэт, находясь еще в плену господствующей идеологии, "нигде не видит спасения" и не указывает конкретных путей борьбы. В художественной лит-ре он создал целую школу, видными представителями которой были поэты — Григорий Абашидзе [1866—1903], М. Гуриели [1836—1891] (см.) и др.
В 70—80-е гг. начинается следующий период грузинской истории. Со второй половины 70-х годов возникают и быстро множатся народнические организации. Во всех уголках страны возникают тайные кружки, в городах организуются нелегальные типографии и печатается нелегальная литература. Грузинское "хождение в народ" находилось под идеологическим влиянием русских народников. С 1881 грузинское народничество организовалось вокруг журнала "Имеди" (Надежда), который развернул свою пропаганду и подготовил почву для создания кадров общественно-революционных деятелей (Г. Маиашвили, А. Пурцеладзе, С. Мгалоблишвили, Самадашвили, Гр. Кипшидзе, Н. Ломаури, М. Кипиани, Чрелашвили, Д. Картвелишвили, Лев. Черкезишвили, М. Кереселидзе, Егн. Иоселиани, В. Деканозшвили, Ш. Давиташвили, Г. Читадзе, Гургенидзе, Урбнели, Д. Казбеги, А. Нанеишвили, З. Гулисашвили, Д. Абдушелишвили, Е. Бослевели, З. Чичинадзе, И. Накашидзе и мн. др.), среди к-рых было много теоретиков и социализма.
Художественная литература 70—80-х гг. обогатилась серией новых журналов, периодических сборников и отдельных изданий. Литературно-эстетическая критика, кроме И. Чавчавадзе и А. Церетели, представлена была Н. Николадзе, М. Петридзе, А. Пурцеладзе, А. Цагарели и др. В художественной литературе естественно господствовали народнические идеи: поэт Рафиел Эристави [1824—1901] (см.) показал себя как народный писатель, с большой наблюдательностью отобразил разные стороны жизни крестьянства, лишенного после реформы земли и орудий производства. Поэт считал, что единственным средством, смягчающим эту трагедию крестьянства, является его трудовое объединение на основе общины. В ряде своих художественных произведений он призывает крестьянское население к общинным формам хозяйства. С. Мгалоблишвили [1851—1926] (см.) — изображает крестьянский быт более оптимистически. Его крестьянин сопротивляется тяжелым условиям своей жизни и борется за новую культуру. К народническому литературному направлению принадлежит также беллетристка Екатерина Габашвили [р. 1851] (см.), хорошо знающая грузинскую деревню и разрабатывающая животрепещущие вопросы переустройства социальной жизни крестьянства. Она особенно ярко выступила за равноправие женщин и за изменение старых норм семейных отношений. Поэт Иосиф Давиташвили [1850—1887] (см.) является по преимуществу крестьянским поэтом, он сам "сын крестьянина и хорошо понимает запросы сельских рабочих". В его свободных стихах, приближающихся к народному творчеству, так рельефно выявлены переживания бедняцких слоев деревни, что они заучивались и пелись во всех уголках Грузии. В дальнейшем, в силу экономических условий, заставляющих крестьян стремиться в город, И. Давиташвили захотел также "огорожаниться", "изучить ремесло и грамоту". Близки ему были и рабочие мотивы, но тем не менее он остался гл. обр. поэтом сельской бедноты. Кроме означенных писателей крестьянский быт и вопросы расслоения деревни привлекали внимание беллетристов: А. Пурцеладзе, Н. Ломаури (см.), Т. Разикашвили, А. Эристав-Хоштария (см.) и др., затрагивавших иные стороны общественных отношений.
На рубеже двух эпох стоят особняком выдающиеся писатели неоромантики: беллетрист Александр Казбеки (см.) и поэт и беллетрист Важа-Пшавела (см.) — выходцы из горских племен Грузии. Главная тема этих писателей — конфликт между старым и новым, между обществом и личностью. Александр Казбеки [1848—1893] — тоже народник, но не ограниченный тематикой. Он видел, как у него на глазах капитал завоевывал и горы, разрушая общину и патриархальный уклад жизни. Община уносила с собой честь, свободу и совесть народа, старую культуру и вековые традиции гор. А. Казбеки хочет удержать этот процесс, воспрепятствовать ему и "не уступать никому те места, где родились и похоронены его предки, где зарыты их кости". Но все же новое побеждает, оно приносит свои идеи, разоряет общину, и "святым" законам последней уже не подчиняются отдельные ее члены, личности. Такова основная тема писателя. Покорение гор русским чиновничеством, полицейский гнет над местными жителями и самоотверженная борьба против этого сурового режима составляют другую его тему. Важа-Пшавела [1861—1915] в более ярких тонах отразил колорит этнологической культуры пшав-хевсуров (грузин-горцев), их родовой строй и самобытное мировоззрение. Мотивы разлада между побуждениями индивида и общинными обычаями, между цивилизацией и первобытной культурой типичны для Важа-Пшавела, но он преодолевает эти противоречия в символическом одухотворении горной природы, ее явлений, чувствами и эмоциями человека, которые даны с изумительной экспрессией и насыщенной выразительностью. Наряду с антропоморфическими мотивами в творчестве поэта сильны и национально-патриотические мотивы. Развитие промышленности и укрепление буржуазии разрушали старый уклад культуры и общественной жизни, с к-рыми поэт органически был связан, и им овладели романтический пессимизм и глубокая грусть.
С конца 80-х гг. в Грузии развиваются промышленность и фабрично-заводское производство, возникает пролетариат и постепенно разрастается рабочее движение. Происходит кризис народничества, в Грузию проникает марксизм, возникают революционно-социалистические кружки. Представители научного социализма (Е. Ниношвили, Н. Жордания, Ф. Махарадзе, С. Джибладзе, М. Цхакая и др.) в 1894 основали соц.-дем. организацию, получившую условное название "Месаме Даси" (Третье поколение), к которому примыкали также Г. Церетели, И. Рамишвили и др. Один из лидеров и организаторов грузинской соц.-дем. партии, Е. Ниношвили [Ингороква (см.), 1861—1894], являлся и выдающимся беллетристом. Сотрудничая вначале и в народнической прессе, он в некоторых социально-экономических вопросах разделял взгляды народников, но затем совершенно порвал с народничеством. В своем творчестве он главное внимание уделял крестьянскому вопросу, революционизированию народного движения. Став марксистом, Ниношвили дал ряд типов, вышедших из крестьянской среды, но в силу социально-экономических обстоятельств тяготевших к промышленному городу. Революционный поэт Иродион Евдошвили [1873—1915] (см.), принимавший участие в рабочем движении, наиболее ярко осознал интересы молодого пролетариата и социалистической молодежи. Его поэзия насыщена революционным порывом и призывом к борьбе за "братское знамя". Стихотворения Иродиона Евдошвили в начале этого века распространялись рабочей молодежью как агитационная лит-ра, а в революционные дни 1905 многие из них были боевыми гимнами. В лице крупного беллетриста Чола Ломтатидзе [1878—1915] (см.) рабочий класс нашел своего лучшего выразителя. Он твердо сознавал, что "рабочая партия, к к-рой он принадлежит, призвана переделать весь мир", и действительно вся его жизнь и деятельность являются борьбой за победу пролетариата. Семилетняя каторжная тюрьма, железные кандалы и длительные ссылки не могли ослабить его революционной бодрости и веры в социализм. Ч. Ломтатидзе — первый писатель, который, затронув национальную проблему, разрешил ее с интернациональной точки зрения и вместе с тем выдвинул также идею коллективизма.
Рабочее движение и развитие буржуазной демократии создали новую демократическую интеллигенцию, которая активно была втянута в революционное движение и руководила делом политического просвещения рабочих. Из нее вышло также много способных писателей, которые искренно сочувствовали развитию социалистических идей и победе трудящихся [Лалиони, Д. Мегрели, Тр. Рамишвили, И. Екаладзе (см.), Н. Накашидзе, П. Иретели, Б. Ахоспирели, Бабилина и др.]. После поражения революции 1905 кадры рабочих писателей сомкнулись теснее и ярче осознали роль художественной лит-ры в деле социалистической организации рабочих масс. Но годы черной реакции и деспотический режим царской власти лишили многих радикальных писателей надежды на будущее и вызвали среди них определенную депрессию. "Демократическое объединение поэтов" — Оболи-Муша, В. Рухадзе, А. Абашели (см.), Х. Вардошвили, Иасамани и другие — в эпоху свирепой реакции потеряло революционный дух и "солнечный смех"; их сменила грусть. Это упадочничество особенно глубоко отразил в своем творчестве поэт Ной Чхиквадзе [1883—1920 гг.] (см.), жизнь которого отравлялась "окружающей действительностью", к-рый "ожидал смерти и бога теней у своей могилы". До революции 1917 к группе рабочих писателей по тематике своего творчества принадлежали также драматург и беллетрист Исиф Гедеванишвили [1873—] (см.), писавший из жизни рабочих и революционной интеллигенции, поэт Георгий Кучишвили [1886—] (см.), примкнувший после советизации Грузии к пролетарским писателям, беллетрист Л. Киачели (см.), романист Малакиашвили, беллетрист Д. Сулиашвили, поэт Турдоспирели и др. В этот же период вышли на лит-ое поприще первые пролетарские писатели: Н. Зомлетели (см.), С. Эули (см.), Ш. Навтлугели, Г. Шинатехели, Г. Хечуашвили, продолжающие писать до настоящего времени. В начале XX в. кроме рабочего движения внимание грузинских писателей привлекали еще и другие стороны социальной жизни. Выдающийся беллетрист Давид Клдиашвили [1862—] (см.) с большой наблюдательностью дал целый ряд саркастических этюдов из быта обломков изворотливого дворянства. Шио Арагвиспирели [1867—1926] (см.), основоположник психологической новеллы в грузинской литературе, отобразил тяжелое социально-правовое положение трудящихся слоев общества и крестьян, терпевших от безземелья и от полицейского режима. Но главный мотив его творчества заключается в провозглашении им, под влиянием буржуазной цивилизации, индивидуализма и отрицания общетрадиционных моральных норм. Василий Барнов [1857—] (см.) писал преимущественно на исторические темы; Шалва Дадиани [1874—] (см.) разработал ряд тем как исторического, так и современного характера; Коте Макашвили [1875—1928] (см.), — поэт-лирик, с талантом юмориста; Нико Шиукашвили [1876—] (см.) способный драматург, писал гл. обр. на отвлеченные темы; С. Цирекидзе положил начало миниатюре в прозе; творчество А. Цагарели, В. Абашидзе, А. Леист, Гр. Вольского, Зурабишвили, Сио Чантуришвили, В. Гуния, Гандегили, Цахели и других отличалось разнообразной тематикой. До революции 1917 года выявили себя также Галактион Табидзе [1892—] (см.) — чуткий лирик; Исиф Гришашвили [1889—] (см.) — лирический поэт; Сандро Шаншиашвили (см.), определившийся впоследствии как крестьянский писатель; Шио Мгвимели (см.) — выдающийся представитель детской лит-ры; Сико Пашалишвили, И. Мчедлишвили и др., писавшие преимущественно на национальные темы. До революции 1917 года значительно окрепла также и научно-художественная литературная критика [Марр Н. (см.), Абашидзе К. (см.), Джорджадзе А., Кекелидзе К. (см.), Робакидзе Гр. (см.), Хаханов А. (см.), Кикодзе Гер., Вартагава И., Горгадзе С., Котетишвили В., Хундадзе Сил., Ингорква П., Беридзе Вук.; марксисты: Махаридзе Ф. (см.), Хомлели, Гомартели, Гелеишвили П. и др.], представлявшая собой весьма существенный фактор общественно-культурного развития Грузии.
СОВРЕМЕННАЯ ГРУЗИНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА развивается как путем объединения в определенных ассоциациях, так и путем индивидуальной деятельности отдельных писателей. Из лит-ых ассоциаций последнего времени нужно выдвинуть два основных объединения: первое (хронологически) — символистов — "Голубые рога" и второе — Ассоциация пролетарских писателей. Литературное объединение "голуборожцев" в Грузии впервые определилось в 1916. Оно объединяет символистов, и многие из них до последних дней отражают декадентское мироощущение оторванной от реальной жизни интеллигенции, рожденной "для вдохновения, для звуков сладких и молитв". "Голубые рога" — вначале "мистический союз поэтов", ушедших в мир хаотического вымысла и грез, — явились литературной апологией новой городской культуры и буржуазных тенденций. На формирование "ордена голуборожцев" сильное влияние оказали символисты Запада, особенно Франции, с одной стороны, и символисты России — с другой. Бодлер, Верлен, Маллармэ, Рембо, Верхарн, Бальмонт, Брюсов, Блок — вот имена поэтов, творчество которых оживляющей струей вошло в сознание грузинских символистов. Но если взять в целом литературную ориентацию "голуборожцев", то она ближе к Западу, чем к России. Характерная особенность грузинских символистов — в сильно выявленной у них национальной тенденции. "Любовь к Грузии — на первом месте", заявляли они в своих программах-манифестах. Мечтая о неведомом мире, они хотят "Грузию — страну солнца и поэзии — превратить в мечтательный город", каким, по их мнению, является "светлейший Париж". Выдающийся представитель и наиболее крупная фигура "голуборожцев", поэт Гр. Робакидзе (см.), обладая высокой культурой слова, имеет целый ряд формальных достижений в области композиции и ритма; творчество его характеризуется мистичностью образов и влечением к "космическому солнцу". Другой поэт и теоретик грузинского символизма В. Гаприндашвили (см.) выдвинул поэтическую личность как новый образ лирики и тему "двойника" в грузинской поэзии. Т. Табидзе (см.) известен как наиболее колоритный представитель лирики символизма. Творчество означенных поэтов, так же как и всех остальных символистов — П. Яшвили (см.), Н. Мицишвили (см.), К. Надирадзе, Ш. Апхаидзе, Леонидзе, Р. Гветадзе и др., — можно разделить на два периода: первый — до советизации Грузии [1921] и второй — после нее до настоящего времени. В течение первого периода тематика всех символистов "голуборожцев" определяется историко-мифологическими, урбанистическими мотивами. Лирика наполнена образами былого патриотического романтизма и отражает ультранационалистические тенденции грузинской "демократической" (меньшевистской) республики; она воспевает все уродливое и болезненное. Во втором периоде, т. е. после установления советской власти в Грузии, в творчестве "голуборожцев" наступил перелом. Выросшие в разных социальных и экономических условиях грузинские символисты не могли одинаково оценить рабоче-крестьянскую диктатуру. Часть из них восприняла действительность искаженно, сопротивлялась этой власти, видя в ней закат свободной Грузии. Но другая, жизнеспособная и здоровая часть, выступила с лозунгом — "Возврат к земле", влилась в революционную стихию и до сегодняшнего дня стоит в рядах попутчиков. Грузинский символизм "голуборожцев" сыграл значительную роль в современной лит-ре, особенно в области радикальных реформ грузинского классического стиля.
Советизация Грузии [февраль 1921] открыла широкие возможности для возникновения и развития новой пролетарской литературы. Первая плеяда рабочих поэтов, начавшая свою литературную деятельность еще до советизации, теперь оказалась на твердой почве. Пролетарская поэзия раннего периода [1921—1924 гг.], развиваясь в пламени революционного подъема, отражала порывы страстной борьбы за укрепление рабочей диктатуры. Она была насыщена твердой верой в могущество пролетариата. Индустриальный ритм машин, фабрик и заводов вдохновляет поэтов С. Эули, П. Самсонидзе, И. Вакели, Н. Зомлетели (см. статьи, посвященные этим поэтам) и др. Находясь под непосредственным влиянием русских товарищей из группы "Кузница", они ограничились "Гимном фабрики" и "Голосом огня". Жизнь и быт хотя и отражены в поэтическом творчестве этих писателей, но слабо и схематично. В этот период выдвинулись поэты-рабочие: Г. Хечуашвили, Навтлугели, Г. Шинахетели и др. Грузинская пролетарская литература первого периода не смогла окончательно порвать с деревней (И. Вакели, Н. Зомлетели), но доминирующим началом в ней все же явился город с фабричными кварталами и революционной романтикой. Эти пионеры социалистической лит-ры работают до настоящего времени. От "космических" исканий они переходят к конкретным темам нашего строительства, расширяя тем самым диапазон своего художественного творчества.
Второй этап развития пролетарской лит-ры в Грузии характеризуется углубленным отношением к вопросам этики, к бытовым вопросам, к вопросам созидательной работы социалистического строительства. Даровитые поэты и беллетристы: А. Машашвили (см.), К. Лордкипанидзе (см.), К. Каладзе (см.), Е. Полумордвинов (см.), К. Бобохидзе, К. Феодосишвили, Лисашвили, Ф. Нароушвили, Д. Рондели, Цверава, Асламазишвили и др., значительно расширили творческую сферу пролетарской поэзии и прозы. Некоторые поэты переживали кризис, были зигзаги и отклонения в патриотизм, но эти уклоны носили индивидуальный характер. После советизации Грузии к пролетарской лит-ре примкнули: беллетрист Б. Купрашвили, поэты — Г. Кучишвили (см.), С. Ертацминдели (см.) и др. Все это показывает несомненный рост лит-ого пролетарского фронта.
Кроме двух означенных главных лит-ых группировок в Грузии существуют еще два объединения: объединение футуристов, именуемое в настоящее время "левым фронтом", и объединение писателей "академиков". Грузинский футуризм (ныне Леф) имеет в своих кадрах Б. Жгенти, Чачава, Чиковани, Гачечиладзе, Абуладзе, Нозадзе, Гогоберидзе, Шенгелая и др. Являясь местной разновидностью общего лефовского течения, он развивался на основе общих же тенденций этой группировки (подробно см. "Футуризм" и "Леф"). Объединение "академиков" (бывшая группа "Иллиони") — Гамсахурдия (см.), Чумбадзе, Татишвили и другие, — начало с провозглашения самоцельности и "вечности" искусства, утверждая, что искусство должно стоять вне социально-политической жизни государства. Эти писатели не приняли большевистской революции, они не верили в торжество победившего класса. Но в последние годы "примирились" с советской действительностью, а некоторые из них (Чумбадзе и др.) приблизились к попутнической литературе.
В начале 1928 в Грузии была организована еще одна ассоциация "Арифиони", объединившая правое крыло грузинской лит-ры. Но в настоящее время эта ассоциация, успевшая выпустить лишь один сборник своих произведений, уже распалась. В Грузии много писателей, не связанных с определенными группировками: С. Шаншиашвили, Г. Табидзе, А. Абашели, М. Джавахишвили, И. Гришашвили, Д. Шенгелая, Ш. Дадиани, Л. Киачели, К. Чичинадзе, Мариджан, Мосашвили, Цецхладзе, Касрадзе, С. Кидиашвили, Л. Метревели, Н. Таришвили и др. Некоторые из них стремятся органически подойти к актуальным темам современности (Сулиашвили, Киачели, Горгадзе, Ник. Лордкипанидзе и др.). Особой популярностью сейчас пользуется беллетрист М. Джавахишвили (см.), пишущий о роли старой интеллигенции в советском строе, о новой семье, о взаимоотношении города и деревни и пр. В своей трактовке этих тем он часто противоречит коммунистической идеологии. Писатель А. Шаншвиашвили, к-рый как поэт выявился еще до революции, в настоящее время пишет беллетристические произведения, преимущественно из крестьянской жизни. В его творчестве находит отражение и фольклор Грузии. Лео Киачели (см.), пишет о революции 1905. Другие беллетристы — "одиночки" — к темам сегодняшнего дня подходят сравнительно медленно.
 Библиография:  II. На грузинском яз.: Абашидзе А., Этюды по грузинской литературе, т. I и II, Кутаис, 1912; Кекелидзе К., История грузинской литературы, т. II, 1924; Махарадзе Ф., Собр. сочин., т. V, 1926; Котетишвили В., История грузинской литературы, ч. I, II и III, Кутаис, 1925—1927; Капанели К., Грузинская литература, Тифлис, 1926; Его же, Социальный генезис грузинской литературы, Тифлис, 1928; Хуродзе В., Тематический анализ грузинской литературы, Тифлис, 1927; Буачидзе, Литература и современность, Тифлис, 1927; Кикодзе, Литературная Грузия, Тифлис, 1927; Радиани Ш., Литературные портреты, Тифлис, 1929; Гришашвили И., Литературная богема старого Тифлиса, Тифлис, 1928. На русском яз.: Хаханов А., История грузинской словесности, т. IV, М., 1906; Сутырин В., Очерки литературы Закавказья, Тифлис, 1928; Тавзарашвили Г., Основные вехи развития грузинской литературы, Минск, "Узвышша", 1927 (на белорусск. яз.). Лит-ра на иностранных яз. очень скудна: из новейших работ можно указать ст. Г. Тавзарашвили о соврем. грузинской лит-ре на франц., англ. и немецк. языках. — "Литературный бюллетень", ВОКС, № 36—37, 1929.
Г. Тавзарашвили

ГРУЗИНСКИЙ Алексей Евгеньевич [1858—] — литературовед, этнограф и педагог. С 1905 по 1922 — председатель Общества любителей российской словесности. До 1922 преподавал в I Московском университете, в… Полная информация

ГРУЗИНСКИЙ ЯЗЫК представляет многократно скрещенную классовую речь. С XII века он непрерывно демократизуется. Это объясняется рядом экономических и социальных сдвигов внутри страны, а также… Полная информация

ГРУШЕВСКИЙ Михаил Сергеевич [Михайло Грушевський, 1866—] — украинский историк, историк литературы и писатель. Р. в семье педагога, юношеские годы провел на Кавказе, где учился в Тифлисской… Полная информация